Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я злилась еще полчаса, ходила по квартире, собирая разбросанные вещи и кусая губы, и думала о том, что если «В.Л.В.» на него нападет, я никаким образом не стану заступаться и даже ни единого свежевыученного приемчика к врагу не применю — пусть выпутывается сам, как хочет! Но когда эти минуты истекли, я вдруг поняла, что это не Игорь меня очень плохо знал, это я изменилась! Но он знал ту, другую, которой я была, и, к сожалению, был насчет меня (той, другой) абсолютно прав. Злость ушла, вернув меня к состоянию тревожно-пессимистичной грусти, и я все-таки разрыдалась.
Вторник, 2 октября, жизнь № 1
С утра настроение было нормальным. Да, я в очередной раз поругалась с Игорем, но в том были и плюсы: во-первых, он со мной хотя бы разговаривает, а мог бы как раньше кинуть трубку, во-вторых, бандиты его не достали, очевидно, это были пустые угрозы.
Прогулявшись до магазина, я уселась за компьютером, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, так как заняться было особо нечем, а на работу страсть как не хотелось идти. Однако пришлось. В середине фильма мне настойчиво начал названивать господин нотариус, я упорно сбрасывала, но его упрямство переиграло мое, и я все-таки ответила. Оказалось, что, несмотря на то, что в права наследования я вступаю только через полгода, я все равно обязана подписать еще какие-то бумаги, связанные с тем, что я не передумала и обязательно вступлю, и с тем, что до того момента я буду являться врио директора. Встретиться мы договорились в офисе, поэтому я нажала на паузу и пошла собираться.
По дороге ничего экстраординарного не приключилось, принцы, видимо, закончились или просто спали. Подписав необходимые документы, как нотариуса, так и инспектора по кадрам, я заглянула в свой бывший кабинет и сообщила девчонкам, что они могут отныне обедать, уходить домой в шесть или даже раньше, если положение дел фирмы позволяет или просто какие-то дела, уходить в отпуск на все положенные двадцать восемь календарных дней сразу и в любом месяце (а раньше было — как поставит шеф, мог попасться и январь), а при недомогании можно не брать больничный и оставаться дома с простановкой рабочего дня в табеле (кадровичка-табельщица при этом разговоре присутствовала). Девчонки на радостях завизжали и кинулись меня обнимать, оставшиеся со времен правления Коня замы хмуро качали головами, но перечить не посмели.
Главным было то, что я сгладила все углы и отомстила тем самым своему клону, посмевшему посягать на святое — на товарищество и дружбу коллег. Алиска от счастья, связанного с обратными метаморфозами в моем поведении (от подруги к стерве и снова к подруге), даже брякнула, мол, как здорово, что ты грохнула Коня, я аж поперхнулась, она тут же зажала себе рот руками, вспомнив, что это секрет, но, слава богу, никто ничего не заметил и не расслышал.
Вернулась домой я в еще более приподнятом настроении, чем было до этого. Что ни говори, а приятно творить добро. Надо будет еще зарплату сотрудникам поднять. Но это чуть позже, когда разберусь со своей историей и займусь наконец работой. А то замы загрызут, дескать, ничего не делает, приходит раз в неделю на час (хотя клон-то наверно чаще захаживает), и при всем при том вводит новые правила, позволяющее нарушать дисциплину, за которую так боролся покойный, и зарплату прибавляет при сокращении рабочего дня!
Я осекла сама себя. «Когда разберусь с историей»?! А когда я с ней разберусь и как? И если разберусь, останусь ли в этой жизни? Не перемещусь ли в ту, где меня без конца пытаются укокошить и угрожают моему бывшему парню? А может, еще в какую-нибудь? Более худшую?
Мотнув головой, я отжала паузу и погрузилась в мир кино.
Уже вечером я спохватилась и набрала своего драгоценного друга. Услышав в трубке приветственное слово, с места в карьер начала шутливо браниться:
— Так-так-так, подругу, значит, режут на кусочки, а ему и дела нет! Я ведь только что поняла, что о моей живучести знает только второй Виталик, а ты — нет!
— Как это я не знаю! Я звонил тебе вчера. С трудом утра дождался, — невозмутимо доложили мне.
— Вчера? Но это же… была не я.
— Какая мне разница? Ты ж ответила. Стало быть, жива.
— И чего? — Меня донельзя взбудоражила мысль о том, что Виталий общался с моим клоном. — Она не грубила тебе? О чем говорили? Как все прошло?..
— Да тихо-тихо! Помня о том, какая вторая ты злыдня, я тут же бросил трубку. Жива — и слава богу, значит, и ты сама жива. Ну рассказывай быстро, что произошло?
Я передала вкратце всю историю. Как убила бандитов, как доказала параллельному Виталию о том, что я не выдумала раздвоение своих жизней. Голиков, судя по звукам, чего-то там жевал, изредка вставляя словцо испуга или уточнения.
— Ну ты молодец, — наконец докушав, изрек он. — Додумалась записать наш разговор. А я и думал, чего это ты в мобильнике копошишься, СМС-ки, что ль, прощальные кому посылаешь. И что сказал второй я?
— Виталик, ты не поверишь, — вздохнула я, устраиваясь поудобнее на кровати и делая потише телевизор. — Он слезно просил позволить ему написать себе письмо. Ну то есть тебе. Как же вы похожи! — поражалась я, хотя изумляться, казалось бы, следовало, если бы другой Виталик выглядел и вел себя совсем иначе, скажем, имел две головы и питался расплавленным асфальтом.
— Отлично! — обрадовался чему-то друг. — Приноси.
— Чего?
— Письмо!
— Так я не позволила ему написать!
— Борисова, — зашипел приятель, — ну что ты за человек! Тебе жалко, что ли? А вдруг бы оно не испарилось? Это же… Это же так важно для науки! Натуральное письмо от самого себя самому себе в другую реальность.
— Так, хватит! Для науки, между прочим, было бы не менее важно, найди ты выход из положения, в которое я попала.
Голиков скромно заверил:
— Я работаю над этим. Слушай, а что он еще сказал?
— Еще? — Я хихикнула, вспоминая. — Виталик, он назвал тебя дураком!
— Что? Кто? Он? Когда? Почему? — полилось на меня ведро эмоций.
— Да, он самый. Вчера. Когда я ему сказала, что, по твоей теории, одна жизнь должна становиться все хуже, а другая — все лучше. Он сказал, что это бред и что ты дурак. Ну и кому мне верить?
— Ах
