– Слушайте, у правого и левого всегда было и второе значение – правильное и неправильное. Но даже если левшей от природы изгоняли из общества, положение отца Ташат позволяло ему защитить ее. Наверняка так и было, раз уж он смог выдать ее замуж за знатного человека из Фив. – Макс умолк. – Узнайте, что думает Клео. Мне надо бежать. Поговорим позже.

Позже оказалось почти в полночь. После первого звонка Сэм понесся ко входной двери.

– Что с Сэмом? – поинтересовался Макс.

– Он спал, по-настоящему отключился. Наверное, перепутал телефонный звонок с дверным.

– А вы чем занимаетесь так поздно? – Она по голосу поняла, что Макс улыбается.

– Делаю копию синей боевой короны Нефертити. Такое ощущение, что у меня в голове поселилось десять человек и разговаривают все разом. Спорят. Я решила, что если буду делать что-нибудь руками, чтобы не надо было думать, то захочу спать.

– О чем спорят?

– О том, насколько мои чувства повлияли на работу. Что-то в лице Ташат мне не нравится, но не могу понять, что, или чем, поэтому я решила попробовать психологию наоборот. Надеялась, что решение придет, когда я не буду думать о проблеме.

– Ладно, тогда расскажите, что за корону вы делаете.

– Помните прямую корону, которая на Нефертити на той раскрашенной голове? Там она кажется черной, но, по общему мнению, она была покрыта синими эмалированными дисками. Царица сама придумала себе корону – возможно, потому, что традиционная ей не слишком шла. Чересчур походила на луковицу. Так вот, я сделала корону из бристольского картона, он держит любую форму. Теперь приклеиваю на нее кружочки из синей бумаги, чтобы добиться того же эффекта.

– Вам, конечно, лучше знать, но мне кажется, что вы быстрее заснете, если почитаете свежую газету.

– Если вы ищете подтверждения тому, что у них были представления о насосе, то в Папирусе Эберса вы его не найдете.

Помолчав, Макс спросил:

– Черт, а как вы узнали, что я ищу?

Потому что мы с тобой настроены на одну волну, подумала Кейт, и поняла, что так было с самого начала, даже если она этого не осознавала.

– Потому что вы говорили о сосудах, – ответила она. – Странно, что люди, которые жили у реки и видели, как поднимается и опускается вода, пользовались колодезными журавлями, чтобы поднимать воду с одного уровня на другой – а это означает, что им был известен принцип работы точки опоры, – строили пруды, чтобы удерживать воду, и каналы, чтобы перенаправлять ее, не поняли, что такое рециркуляция. Насколько эти принципы далеки друг от друга – рециркуляция и работа насоса – и что нужно, чтобы до этого дойти?

– Я знал, что не следует звонить так поздно. Кейт поняла, что Макс ее поддразнивает.

– Прикажите мозгу подумать об этом, когда он будет спать, – предложила она. – Поговорим завтра.

* * *

Когда Кейт проснулась на следующее утро, было еще темно. Она вывела Сэма пробежаться, съела холодный завтрак, сделала себе бутерброд и отправилась в музей, который откроется для посетителей только через три часа. Кейт вошла через служебную дверь и побежала по длинным темным коридорам, чтобы мозг заработал. В мастерской достала все материалы и кисточки, которые ей понадобятся, налила пару кувшинов воды и подождала, пока солнце поднимется немного выше – тогда свет станет идеальным для того, что она собиралась делать.

Акриловые краски, словно речные камни, положенные на воздух, бледнеют, когда исчезает влажный блеск, так что гадать приходилось и над тем, насколько изменится цвет, когда краска высохнет. Сложнее всего предсказывать свежие тона. Если добавить слишком много белого, свет получится матовым, без полупрозрачности, свойственной живой плоти. Иногда она добавляла гелевый разбавитель, чтобы придать прозрачности, но если перестараться, получается блеск, который выглядит так же неестественно.

Свет в течение дня менялся, и это приходилось учитывать тоже, поэтому художница пользовалась солнцем как часами, определяя время тем, насколько свет изменял краски, которые она смешивала. Она работала у окна, чтобы естественный свет оставался как можно дольше – даже после того, как солнце ушло на другую сторону здания. Около трех Кейт сделала небольшую передышку – два часа по Хьюстону – и позвонила в клинику, но ей сообщили, что Макс ушел в Центр медико-санитарных дисциплин Техасского университета. Секретарь предложила ей номер Макса там, но Кейт отказалась и вернулась к работе. Около четырех ей наконец пришлось сдаться и включить верхний свет: люминесцентные лампы она называла пиявками, потому что из-за них все цвета становились бледнее, из них высасывалась жизненная сила.

Когда музей закрылся, Кейт пошла домой, чтоб накормить Сэма и перекусить самой. После этого они вышли на длинную пробежку, вернулись в музей, где она тайком провела пса через ту же дверь. Он здесь уже бывал и устроился на маленьком коврике, который хозяйка принесла из дома, пытаясь сделать тусклую безжизненную комнату помягче и потеплее. Сэм лежал, вытянув вперед лапы и подняв голову, словно охранял покойного. Как и его брат Анубис, подумала Кейт, а потом упрекнула себя за то, что отвлеклась. Надо вернуться к реальности.

Она включила негатоскоп и уставилась на рентгеновский снимок. Возможно ли, что в послужном списке Ташат не только измена, но и инцест?

Почему же так сложно в это поверить? Из-за раздробленной руки, поняла Кейт, отвечая на собственный вопрос. Но мозг уже устал за эти недели попыток найти связи, которых не было. Надо отвлечься на некоторое время, и Кейт намеревалась это сделать.

Через три часа лицо Ташат было готово к последним штрихам. Когда Кейт мыла кисти перед уходом, в ней росло спокойствие – от осознания того, что работа наконец завершается, и можно перестать гадать. Даже если найдены ответы не на все их вопросы.

После очередной беспокойной ночи Кейт снова проснулась рано, но постаралась не только поесть и побегать. Сделала омлет из двух яиц – для себя и для Сэма – и за завтраком прочла утреннюю газету. Из нее она запомнила только число. Двадцать четвертое декабря. В этот день Ташат снова оживет.

Кейт быстренько оделась, бросила в сумочку йогурт и крепко обняла Сэма.

– Потерпи еще денек, сладкий мой. Я вернусь как можно скорее, так что не чуди, ладно?

Когда Кейт вышла из дома, только начинало светать, и холодно было, как на северном полюсе, поэтому она поехала в музей на машине, вместо того, чтобы пойти пешком или пробежаться. У себя в комнатке она стянула плащ и перчатки, включила вращающуюся платформу, чтобы повернуть Ташат лицом к окнам, выходящим на восток, – поприветствовать Ра-Хорахте, поднимающегося из темноты Преисподней, – села на стул, ожидая и наблюдая. Белый свет восходящего солнца заливал комнату, а Кейт не сводила глаз с лица Ташат, чтобы уловить тончайшие изменения тона лица на щеках и носу. В конце концов удовлетворившись, Кейт засунула в голову руку и удалила пластиковые шарики, которые использовались временно, чтоб вылепить веки.