– Обязательно. Может быть, это не будет просто, но ты справишься. Я познакомился с тобой и могу сказать это точно, – говоря это, Шунья, взяв меня за плечи, повернул к себе и очень серьезно посмотрел в глаза.

– Спасибо. Я верю тебе.

– А мы верим в тебя, дважды отрекшийся, – улыбнулся старик. – Люцифер сказал, что ты хотел что-то посмотреть?

– Признаться, это просто мое любопытство. Хотел взглянуть на ангельские деяния – один-два случая, когда Белое Братство работало с землянами, если можно. Интересно сравнить, насколько сильно отличаются наши методы.

– Ах вот что тебя интересует, – вновь ленинский прищур, – ну, что же, пойдем, я тебе покажу, где находится наша библиотека… Хотя, по-современному, правильнее было бы сказать видеотека?

Я пожал плечами. Мы приблизились к одной из каменных пирамид. Она была невысокой и будто бы охвачена легким сиреневатым свечением.

– Когда подойдешь к стене, уважаемый демон Демьян, просто ни о чем не думай и делай шаг внутрь. Так же потом и выйдешь, – сказал Шунья.

– А что будет, если я о чем-нибудь подумаю?

– Застрять можешь… в стене… – Шунья Цзы широко улыбнулся, обнажив щели между зубами.

Указанным способом мы вошли в пирамиду. Внутри оказалось сумрачно, но не темно, хотя источника какого-либо света я не обнаружил. Прямо под сводом пирамиды стоял каменный постамент. Больше ничего. Шунья Цзы подошел к стене, приложил руку к одному из камней, который вдруг провернулся вокруг своей оси, показав изнаночную сторону. И тут отблеск пробежал по стенам, осветив еще тысячу подобных камней. Все они провернулись, обнажив такие же тайники. В изнаночной части каждого камня углубления с различными минералами – поделочными и драгоценными. Пирамида являлась своеобразным хранилищем самоцветов. Были там и изумруды, и аметисты, и опалы, и малахит, и рубины, и еще множество других. По форме они отличались, но в каждой ложбинке располагались камни схожего размера. Даже в полутьме все это сверкало и переливалось очень красиво.

– Ого, – сказал я, – да у вас тут не библиотека, а настоящая сокровищница.

– Ты снова прав, уважаемый Демьян. Именно так. Ну, думаю, я тебе тут не понадоблюсь, разберешься сам?

– С чем разберусь? – не понял я.

– Так ты еще не пользовался таким способом записи? Ну да, конечно, компьютеры все, компьютеры. Берешь в руки один из этих камней, садишься поудобнее, сосредотачиваешься и… дальше сам поймешь, ничего сложного. Тем более для тебя.

Шунья Цзы ушел через стену пирамиды, оставив меня одного в пещере Али-Бабы.

* * *

Сколько тролль себя помнил, он жил ради ненависти, и сейчас осознать, почувствовать, что его прежние цели и мечты, по сути, отвратительны, было очень тяжело. Когда тролль достаточно восстановился для того, чтобы идти, он вернулся в пещеру.

Тот, кто приносит смерть, лежал на каменном полу своего логова и думал. Восстанавливал в памяти все, что с ним произошло от того дня, с которого себя помнил, и до нынешнего. И не было в его прошлом светлых пятен. Убийства, ненависть, голод. Голод, убийства, ненависть. Черный тролль вдруг осознал, что вспоминает все как-то отстраненно, будто бы это происходило не с ним, не в его жизни. Будто бы это чья-то чужая история, одна из тех сказок, рассказанных маленьким детям, что он подслушал в юности, пробираясь в деревню тенью и подкрадываясь к домам. К тем, конечно, которые не охранялись псами.

«Гр-р-рх-х-х… Кто я такой… Где моя мать? Отец? Кто создал меня и зачем? Может быть, и вправду – я дитя Короля Тьмы? – Эта мысль не наполнила его сердце гордостью, а скорее напугала… – Если это так, то что он хотел от меня? Чтобы я жрал и убивал, убивал и жрал? Или чтобы я захватил мир? Чтобы погрузил его во мрак? Вряд ли… Если бы он хотел, послал бы мне знак, помощников… А мне был послан тот, кто меня остановит… И остановил. Больше я убивать не буду».

Так прошло два дня и две ночи. Тролль порой забывался сном, но, проснувшись, вновь начинал листать постыдные страницы памяти и задавать себе вопросы, на которые не было ответов. На исходе второго дня к нему пришла боль. Боль не от раны или ушиба, а та, которая гнездится внутри, и часто сильнее физической. И была она вызвана стыдом. За все, что успел натворить, но еще больше за то, что хотел сделать. Тролль катался по полу своей пещеры, кричал, стонал, пытался себя убаюкать, подменить отвратительные воспоминания чем-то светлым, добрым: праздничные песни деревенских, луга, покрытые разноцветьем растений, тихий плеск реки Серебрянки… Все напрасно… Тьма побеждала, требовала внимания, застилала собой небосвод памяти… И на картине его воспоминаний, написанной черной краской, была только одна светлая точка, которая билась, пульсировала, продолжала жить… Это была его проснувшаяся совесть…

А потом с ним случилось то, чего не бывало прежде, – он заплакал…

«Я хотел топтать младенцев… Слушать хруст их маленьких косточек? Что это?! Как я… Почему?! Мечтал сносить головы?! Всех сжечь, а самых слабых догонять и давить?! Я хотел убивать всех без разбору, всех, кто попадется?!»

Тролль даже не замечал, что по его морде сплошным потоком льются слезы… Он катался по полу, поднимался, скреб, ломая когти, стену пещеры и выл – долго, протяжно, горько. Вой слышали жители девяти деревень. Они загоняли детей по домам и запирались на три запора, полагая, что огромные волки поселились в ближайшем лесу.

«Это какой-то морок, – бормотал несчастный тролль, глядя перед собой сквозь пелену слез, – какое-то проклятие… Я не мог хотеть этого… Это не я мечтал об этом… Не я убил того несчастного воина, а потом безобидного старика… Не я мечтал пожирать младенцев… Не я… Будто кто-то вселился в меня… Владел мной, моими мыслями, желаньями… Делал то, что хотел… Не я – тот, кто так ненавидел. Не я-а-а!!»

Но нет, это был он и никто более. И это осознание мучило тролля больше всего… И снова протяжный, жуткий вой оглашал окрестности.

Больше всего из того, что тролль успел сотворить, его мучило убийство старика эльфа. В конце концов человеческий воин был сражен в честном бою… Да, это слабое оправдание, совесть отвергала его, но это было хоть какое-то объяснение тому гнусному поступку. Убийству старика не было ни объяснений, ни оправданий.

«Старик не был обычным эльфом. Я и раньше слышал об эльфийском короле. О чудаке-художнике, который не расстается со своей подставкой для картин. Любимый король Гровенгридля. Зачем я сделал это? – спрашивал себя тролль. – Зачем убил безобидного старика, который всего лишь пришел мне помочь? Что я хотел показать ему? Свою силу? Свое могущество? Почему не остановился, не выслушал его? Все бы было иначе…»

Но тролль понимал, чувствовал, почему он тогда убил эльфа. Тот, кто приносит смерть, ощущал в нем угрозу для своего мирка, полного мерзости и злобы.

«Старик мог пролить свет на болото моих нечистот… Что он и сделал, в конце концов…»

Утром третьего дня тролль наконец осознал, что ему надо делать, чтобы хоть немного угомонить свою совесть. Заставить ее если не замолчать, то хотя бы не кричать все время надсадно. Единственный способ как-либо искупить свою вину, принять достойное наказание – это обо всем рассказать эльфам, решил он.