собрались в одном решительном порыве. Здесь, в этом кабинете, застыв гордой статуей, она еще больше напоминала отца, чем обычно.

Все присутствующие молчали в ожидании слова от председателя.

– Нет ничего удивительного в поведении тех, кто против моей политики, – начала Ольга, возвращаясь к столу, – Сейчас все семьи хранителей, ангелы всех рангов чувствуют себя в безопасности под моей защитой. Если мой народ придет ко мне и скажет, что я подвела их, что они находят мои действия незначительными, решения – ошибочными, а мысли – эгоистичными, тогда я изменю свою политику или покину Кацелиум навсегда, до тех пор мне нет дела до интриг, которые за моей спиной плетут вожделеющие власти, избалованные сыны некогда золотой элиты.

Закончив тираду, Ольга плавно села в кресло, свободно откинулась на спину, сложив одну ногу на другую, аккуратно поправила плащ и гордым взглядом окинула кабинет и присутствующих. Василий, ни на секунду не изменившийся в лице на протяжении монолога сестры, спокойно и вдумчиво читал переданные ему Дэном письма. В речи Ольги он не находил ничего удивительного или безрассудного, в его представлении именно так и он бы ответил, окажись в подобном положении. Дэниэл внешне был спокоен, но внутри его терзали предчувствия, которым за свою службу, длинною в несколько столетий, он привык доверять. Рассуждения и предположения свои он решил придержать до личного разговора с Трубецкой, а сейчас, сложив руки за спиной и вытянувшись, как струна, занял свое место позади Ольги по правую сторону. Павел имел вид отрешенный и безучастный ко всему происходящему, что ни капли не удивляло окружающих. По своему обыкновению, он что-то записывал в тетрадь и прищелкивал языком, когда написанное нравилось ему. Переминался с ноги на ногу в нервном расстройстве один лишь министр внутренних дел, в должности начальника который пребывал сравнительно недавно. Хотя он был чист (то есть был человеком с безупречной родословной) и честен, имел в качествах характера и некоторую трусость, он с детства побаивался беспорядков, а прочитанные им письма могли привести к гражданско войне. Роковскому виделось в действиях председателя мало решительности, по его представлениям, любого, кто посягнет на крупную политическую фигуру, необходимо было срочно публично наказать. Забегая вперед, мой читатель, хочу вам сообщить, что Ольга своей политикой полностью переменила его взгляды.

– Но, председатель, – робко начал беспокойный Роковский,– на это кресло такое большое количество претендентов, что довольно будет пары ярких журнальных статей, несколько гадких, как вы сказали, интриг, и у вашего народа появятся все причины высказывать свое недовольство.

Ольга ответила министру суровым взглядом и сказала громко и четко:

– Я в состоянии развенчать любые мифы и нести ответственность за принятые решения. Я не боюсь говорить о результатах работы Кацелиума нашему народу. Отчетность – это честь, а не участь. И потом, Роковский, – продолжила Ольга, глядя прямо в глаза министру,– между правителем и народом необходим некоторый слой доверия, в противном случае, лучше освободить это кресло добровольно.

Роковский, проглотив весь свой пыл, отступил назад.

– Как скажете, председатель.

В кабинете повисла разочаровывающая тишина, какая бывает, когда ожидания людей не оправдываются, и они не знаю, как вести себя дальше. Василий подал Ольге едва заметный знак рукой в сторону поникшего Роковского, и Дэниэл согласно кивнул, одобряя идею младшего Трубецкого.

– Но я ценю ваши переживания и вашу заботу обо мне, – сказала Ольга, а затем добавила, снова вставая из-за стола, уже более властным голосом, – На сегодня все.

Как только дверь за Роковским и Павлом с грохотом захлопнулась, Ольга повернулась к сидящему в углу кабинета брату и, глубоко вздохнув, грустно сказала:

– Мне жаль, что тебе приходится это слушать.

– Я уже достаточно вырос,– ответил Василий, откладывая письма в сторону,– кроме того, через два года мне нужно будет сменить тебя. Я не могу сидеть на уроках, когда ты здесь одна решаешь проблемы всей нашей семьи. Это и мой долг тоже, даже в большей степени, чем твой. Мои преподаватели согласились выпустить меня экстерном, так что через два года я смогу заявить свои права на это кресло.

Ольга отрицательно покачала головой.

– Это вновь вызовет волну недовольства, вы нарушили все правила, когда-либо созданные в этих стенах.

– Ты не можешь председательствовать 10 лет, – возразила Дэниэл и добавил, снова повернувшись к Василию, – Ты очень повзрослел. Отец бы гордился тобой.

Василий кивнул и едва заметно улыбнулся.

– Он бы гордился всеми нами.

Дверь кабинета снова открылась, из-за двери показался Павел с серьезной физиономией, тогда трое прекратили разговор в ожидании нерадостных новостей, потому как только плохие новости Павел озвучивал, надевая эту гримасу.

– Рерис Фиц- Флаад уже ожидает вас в зале, председатель, – учтиво сообщил Павел и скривил физиономию ещё хуже прежней.

– Идёмте.

Дэниэл подал руку Ольге, помогая ей встать с кресла, Василий открыл дверь, и все направились к залу. По дороге видя следующий непринужденный разговор, затеянный Дэниэлом ради женщины, радость которой была залогом его радости:

– Напомни мне занести в свой блокнот придумать другое наименование для ангелов и хранителей.

Дэниэл подмигнул Ольге, и она рассмеялась

– Например, херувимы?

– Скудная фантазия. У них ведь даже крыльев нет.

– Откуда ты знаешь? – возмутился Василий, – Может, они их прячут.

Дэниэл нахмурил брови и буркнул:

– Я их не видел, значит, их нет.

– А я не видел твоих клыков, – ухмыльнулся младший Трубецкой.

Дэниэл и Ольга засмеялись в голос, и сквозь слёзы от смеха Дэниэл прошипел:

– Что ж, может, у меня их нет.

Путь от кабинета Трубецкого до центрального зала неблизкий, пожалуй, за это время я бы смог поделиться с читателями своими размышлениями о новой ответственности, которую пришлось взять на себя детям моего погибшего друга.

Существует ли идеальный правитель? Какой он и знает ли его всемирная история? Наверное, вы согласитесь со мной, если я скажу, что правитель должен быть справедлив, честен, благороден, обязан быть человеком, обладающим лучшим набором нравственных ценностей и сильным характером. Но также надо помнить, что все в мире относительно. Обратимся к истории, Александр второй в 1861 году, подтверждая отмену крепостного права, действовал справедливо? По отношения к крепостным, да, но дворянство такого мнения не придерживалось. Конечно, в наших реалиях кажется очевидным естественное право человека на личную свободу, однако в те времена уклад жизни был иным, соответственно, представления о жизни были тоже иными. Владимир, именуемый в учебниках Красным Солнышком, действовал справедливо, принуждая креститься всему славянскому народу? История не помнит правителя, который угодил бы всем – и гражданам, и историкам, и времени. Человечество ещё не осознало, что из себя представляет человек, не