Он знал ребят, которые неплохо зарабатывали, но не могли позволить себе такой покупки. А их «заказчица», кажется, вообще не обращала внимания ни на траты, ни на реакцию, которую они вызывают у остальных.

Убийца. Ему приходилось напоминать себе о том, что Райна – убийца. Что та бабка, оставившая Марго Полански все свое состояние, вероятно, еще пожила бы, не приложи кое-кто к этому руку.

И, тем не менее, сидящая напротив девчонка меньше всего походила на убийцу.

Как и когда Канн начал так сильно ошибаться в людях?

Баал, скрывая названия и детали, рассказывал о последней вылазке на Танэо, хвалился тем, как удачно теперь справляется и с новым домом, и с работой. Дрейк помог, да, Дрейк. Дрейк помогал им всем – так или иначе.

Мила. Он должен думать о себе и Миле. Должен.

Не думалось.

Райна грызла паек с неохотой; он и сам не сразу привык к такой пище. А уж она-то…

Почему она так часто и пристально смотрит на него – помнит? Их дом, те времена, тот короткий период, когда жили вместе? Он и сам его помнил – тепло помнил. А теперь, вот, судьба развела и свела вновь – уже не тех, уже других людей. Не безработного военного недоучку, перебивающегося разовыми заказами, и не бывшую безбашенную, сидящую на экстази девчонку – уже профессионала и богатую женщину из Ланвиля. Один выполнял заказ, чтобы заработать денег, а второй шел «смывать грехи». Грехи за чье-то убийство.

Да, жизнь меняет людей.

Деньги меняют.

Когда Райна поднялась с бревна и ушла в палатку, ему почему-то стало одиноко. И на улице как будто чуть похолодало – мираж.

– Хитер Майк. Карты не оставил, а.

– Ничего, дойдем и без карты, не заблудимся.

Коллеги пили чай, обсуждали дальнейший путь; Канн, пытаясь отстраниться от ненужных чувств, попытался вклиниться в беседу.

– Удивил он, надо же – два дня или пять. Обычно заранее известно, сколько займет дорога.

Регносцирос взглянул на него золотыми от света костра глазами.

– А тебе какая разница – два или пять? Ты ведь сам говорил, что тебе нужно разобраться в делах сердечных, так что оно чем больше, тем лучше. А мы с Реном пока полюбуемся природой – давно не отдыхали в красивых и спокойных местах.

Декстер согласно промолчал.

Действительно, пять, наверное, лучше – больше времени на то, чтобы разобраться в себе.

Аарон еще какое-то время сидел молча – смотрел то на тлеющий костер, то на звездное небо, несколько раз безуспешно пытался переключить мысли на Милу, но так и не смог. Сходил отлить, выплеснул из кружки заварку, сполоснул водой из фляги – Майк сказал, что завтра наберут еще, – и отправился спать.

* * *

Когда кто-то длинноволосый произнес «дела сердечные», Райна как раз думала о том, как хорошо будет завтра проснуться не в квартире с видом на небо, а под шум сосен. И забыла о соснах тут же, как только разобрала смысл слов. Допустила их внутрь.

Дела сердечные. Аарон?

Аарон?!

И вдруг икнуло от тревоги и радости сердце.

«Дела сердечные» – это ведь личная жизнь, так? А если Аарону нужно в них разобраться, значит, что-то идет не так? Несчастлив в любви? Не уверен в избраннице? И есть ли в этом случае шанс на то, что он снимет с чужой женщины кольцо и когда-нибудь подарит его ей, Райне?

Она чувствовала себя преступницей, крадущей чужого мужчину. Крала и радовалась. Обрела вдруг надежду и еще долго лежала с кружащейся от счастья головой.

Один шанс на миллион. Один. Но он у нее есть.

Заснула она лишь тогда, когда голоса затихли, мужчины разошлись по палаткам, а костер прогорел.

Утро не просто бодрило прохладой. Оно – сырое и туманное – заставляло желать одного – как можно скорее юркнуть обратно в палатку, зарыться с носом в одеяло и не вставать до самого обеда. До момента, когда солнце разгорится над лесом в полную силу.

Изо рта шел пар.

Призванный защищать от холода костюм, пока не нагрелся, сам холодил кожу так, что у Райны стучали зубы. За ночь она продрогла, толком не выспалась, но пребывала в приподнятом настроении – сегодня она попытается с Аароном поговорить. Выспросить, что идет не так, узнать, не может ли она чем-нибудь помочь?

Хоть чем.

На завтрак выдали новых сухой паек и кружку горячего чая. Паек напоминал слежавшийся и спрессованный в камень батон, крошился на зубах и не улучшал своего вкуса даже намазанный мясным паштетом.

Райна не роптала. После завтрака попыталась помочь собрать палатку, не обиделась, когда ее попросили постоять в стороне, к удивлению остальных даже принялась мычать себе под нос какую-то мелодию – сердце пело.

– Хорошее настроение? – Баал, скручивая коврик, одобрительно кивнул. – Это хорошо.

Она робко улыбнулась в ответ, но на нее уже не смотрели. Аарон складывал котелок – выплеснул из него остатки заварки и теперь упаковывал в чехол.

– Куда путь сегодня держим? – спросил он у занятого сбором скраба ассасина.

– На горы. Так Майк сказал. Дорога одна.

– То есть компас нам не нужен.

– Нет.

– А он найдет нас сам?

– Угу.

– Значит, есть шанс, что вечером заглянем к нему и Марике в гости. Видит Создатель, я бы не отказался от горячего ужина.

– Я бы тоже, – промычал длинноволосый. – Алеста приучила к хорошей жратве. Пайки теперь поперек горла.

Райне стало легче от осознания того, что не одна она кривит нос при виде превращенной в кусок бетона еды. Значит, не привереда.

Как ни странно, в приподнятом настроении пребывали все – то ли отлично выспались на тонких ковриках, то ли шум сосен обеспечил приятные сны, то ли так действовала волшебная и неповторимая Магия.

Тронулись в путь.

А Магия и правда действовала на Райну удивительным образом. Шагая по едва заметной тропке – впереди Баал и Канн, позади ассасин, – она рассматривала все, что могла рассмотреть – пробившиеся из влажной почвы и бурно цветущие на мшистых кочках сиреневые цветочки, длинные разлапистые, качающиеся в вышине ветки сосен, ребристые стволы, бурую хвою под ногами.

Ботинки мягко утопали в ковре из опавших иголок, подошвы изредка похрустывали по тонкой корочке льда – лужи за ночь замерзли; под деревьями все еще лежал снег. Весна. И новый день.

И пусть костюм холодил кожу, мерзли руки и утренний воздух кусался за щеки, Райна чувствовала себя непривычно легкой изнутри, будто без багажа. Будто те самые чемоданы с прежним тяжелым опытом, которые она все это время с каторжным упорством несла, вдруг остались стоять на полянке, а она, стряхнув с себя заботы, развернулась и зашагала прочь. Впервые разрешила себе не думать – просто смотрела по сторонам, просто дышала, ощущала, как легко и приятно бытие. А ведь и забыла, что так бывает.