– У нас там прекрасная сцена была, – позже говорила Влади, – где мы под снегом, флирт такой… И в конце концов, он меня целует. Он там очаровательный просто, и сцена получилась очень красивая…

Низкий поклон вам, милая мадам Марта.

* * *

Но безвозвратно канули в Лету и некоторые иные творческие проекты. «У Высоцкого, – вспоминал Михаил Жванецкий, – была мысль сделать русско-французскую программу «Москва – Париж»: «Миша, я пою и говорю по-русски, Марина – по-французски. Мы оба на сцене – ведем концерт. Московский мюзик-холл часто играет в Москве – ну что может быть лучше?»

Да ничего! Разве только «Голубой огонек», ведущими которого были бы Влади и Высоцкий! На советском телевидении «Голубые огоньки» в 60 – 70-е годы были, как говорят нынче, культовыми, хитовыми передачами. Ни одного выпуска «огоньков» не пропускал сам Леонид Ильич Брежнев. Как вспоминала их создатель, режиссер Эльвира Бенкендорф (работавшая в эфире под невинным псевдонимом Озерная), однажды у нее возникла такая крамольная идея. «От жены Коли Гринько я узнала, что Марина должна приехать в Москву. И главный наш начальник – Лапин – спросил только: «Вы думаете, это будет кому-то интересно?» – «Да, – говорим, – думаем». – «Делайте!» Мы довогорились с Высоцким – он должен был написать половину сценария, подобрали приблизительный репертуар. Буквально за месяц приходим на окончательное утверждение плана, и вдруг Лапин говорит: «А кто ведущий? Марина Влади и Высоцкий? Какой дурак вам это разрешил?» Мне так хотелось ответить: «Этим дураком были вы…» За Высоцкого и Марину Влади мне стало очень обидно и не захотелось работать…»

* * *

– Высоцкий, ты что, совсем с ума сошел?! – на всю студию гремел мосфильмовский звукорежиссер Виктор Бабушкин. – Ты что это делаешь-то, а?..

Войдя в холодную, неотапливаемую студию, он обнаружил скукоженную, почти окоченевшую французскую кинозвезду, которую не спасало модное пальтишко.

– Мариночка, пойдемте-ка со мной, к нам, в операторскую. Там теплее, отогреетесь. Да не волнуйтесь вы так, никуда он от вас не денется, не убежит…

Бабушкин привел до костей продрогшую парижскую девушку в аппаратную.

– Сейчас чаек будет… Света, займись-ка… Вот у нас печеньице имеется, конфетки для почетных гостей. Угошайтесь… Курить? Да пожалуйста! Для вас – все тридцать три удовольствия!

Заметив, что Марина начала наконец-то отходить, вот и щечки порозовели, и голосок прорезался, Бабушкин уселся напротив. Он устал, смена уже заканчивалась. А баллада об уходе в рай у Высоцкого никак не клеилась. Мастер видел огрехи – Володя часто сбивался с ритма, порой неожиданно отступал от своего же текста и тут же обрывал запись. А замечаний профессионалов слушать не хотел, отмахивался: мол, сам знаю!.

– Мариночка. – Бабушкин, старый лис, решил воздействовать на Высоцкого через нее. – Вот вы же актриса…

Влади уже даже улыбалась: «В общем-то да. И даже сама пою…»

– Ну вот. Значит, поймете… Вы должны как-то повлиять на Володю. Вот здесь, – он взял текст баллады и показал, – мне кажется, нужно по-другому начать, как-то доверительнее, ведь он же непосредственно к человеку обращается: «Вот твой билет, вот твой вагон, все в лучшем виде одному тебе дано…» Теплота нужна, кстати, вот как вам сейчас. А вот в этом месте нужно бы ускорить темп… Но он же слушать никого не хочет!

– Ясно, я поняла. – Марина поднялась со своего крутящегося креслица. – Я с вами согласна, Виктор. Сейчас я с ним поговорю.

Она вернулась в студию, которая была перед Бабушкиным как на ладони, потрепала Высоцкого по плечу, что-то сказала. Он улыбнулся и повел ее куда-то в глубь павильона. Пошептались они, пошептались, видел звукорежиссер, деликатно отключив все студийные микрофоны, и Высоцкий вернулся к своему рабочему месту совершенно другим человеком. Махнул рукой: «Давайте сначала!»

Сопровождая мужа на натурных и павильонных съемках, Марина при малейшей возможности старалась присутствовать даже при «озвучках». Видя ее сквозь звуконепроницаемое стекло, Владимир вопросительно приподнимал брови: «Ну как?» – а она в ответ либо качала головой, либо прикрывала глаза, и по ее губам он читал: «Люблю».

Естественно, когда наконец-то забрезжила возможность выпустить диск-гигант Высоцкого на студии «Мелодия», они забыли обо всем на свете. Во-первых, считала Марина, «если пластинка выйдет, это будет своего рода признанием твоего статуса автора-композитора. И потом – мы довольно скромно живем на твою актерскую зарплату, так что лишние деньги не помешают…»

«Первое, что брало в плен – аж мурашки по коже, – рассказывала Людмила Гурченко, – его голос. Его голос и внешность для меня долго существовали отдельно. До того дня, как я увидела его вместе с Мариной Влади. Они были на фирме «Мелодия». Богиня экрана обаятельно, деловито, с напором доказывала, что нужно выпустить «гран-диск» Воледи». «Мариночка, Мариночка…» – останавливал ее Володя своим чудным голосом.

Да, действительно Володя был другим. Красивым, высоким, и неземная Марина не казалась рядом с ним большой, затмевающей. И пел он по-другому. В его голосе появились такие нежные, щемящие обертоны… «Воле́дя, спой еще! Ой, Воле́дя, что ты со мной делаешь?!.» И обнимала его, и голову ему на плечо укладывала… От этой пары исходило такое сияние, что – ну не знаю – если на свете и есть настоящая любовь, то, ей-богу, это она!»

Работал Высоцкий очень легко, рассказывал звукорежиссер фирмы «Мелодия» Игорь Вагин. А вот с Мариной, конечно, повозиться пришлось. Вполне возможно, что на Вагина действовали отвлекающие факторы: «Марина на диванчике сидела… Ноги мне ее запомнились, такие красивые, в тончайшие чулки затянутые. Очень элегантно у нее получалось почесывать одну ножку другой. Я так понял, что у них тогда самая любовь была… Представляешь, моль огромная откуда-то вылетела и прямой наводкой к Влади. Высоцкий так ретиво ее от насекомого спасал, что даже аппарат нам снес «Штуцер 37»…»

Союзный министр культуры Демичев, принимая Влади и Высоцкого, угощал чаем, рассыпался неуклюжими комплиментами и клялся-божился сделать все, чтобы ускорить выпуск двух их дисков (одного сольного Владимира и второго, где несколько песен звучало в исполнении Марины). Но когда после смерти Владимира Марина Владимировна вскользь поинтересовалась судьбой заветных записей, ее грубовато отшили: «А кто вы теперь такая? Так, вдова…»

Марина учила его, как нужно правильно относиться к женщинам, подмечали друзья. Володя же был дворовый московский пацан. И по воспитанию, и по восприятию жизни. Но с течением времени становился все более галантен, доброжелателен, учтив. «Он мог любую, в общем-то ничего собой не представляющую девчонку, если та ему нравилась, поднять до своего уровня, – считал Валерий Янклович. – Он начинал так к ней относиться, что она начинала чувствовать себя королевой. И иногда его девочкам начинало казаться, что они действительно стали королевами. Но проходило время, он так немножко плечи приподнимал, и они, эти девочки, словно бы скатывались и пропадали. Все пропадали. Кроме Марины».