Разговор со Степаном произвел на меня удручающее впечатление. Ночью я долго не могла уснуть, слушала, как гудит ветер, шумит ливень в саду…Непонятная тоска прокралась в мое сердце.

Утром – переполох, гвалт, беготня. Что за оказия? Я наспех оделась, спустилась вниз. В гостиной барыня допрашивала Степана.

– Как ты, негодяй, мог барина одного ночью оставить?!

– Я его не оставлял. Я под дверью сидел, никуда не отходил. А вниз я больше не пойду, хоть убейте! Нехорошо там. Я и барину говорил, что не надобно… А он только бранился.

– Так ты не отходил от двери? – Елизавета Андреевна была вне себя от беспокойства, лицо покрылось красными пятнами, в руках она судорожно комкала кружевной платочек. Глаза ее были сухи и лихорадочно блестели.

– Нет, вот вам крест! – Степан крестился и божился, что неотлучно находился при барине, только за дверью. – А утром вижу, уж Марьяшка с самоваром бежит в дом-то. Хотел барина кликнуть, а тут Порфирьевна ковыляет, ветчины, говорит, надобно к завтраку отрезать, барыня велели. Ну, я ей и поручил, чтоб она, значит, Николаю Алексеевичу доложила, что день белый уже, пора выходить.

– Идол бестолковый! – возмутилась Порфирьевна, которая стояла тут же, призванная барыней для разбора дела. – Поручение он мне дал, черт вихрастый! Вот наказанье с голытьбой этой! Два слова еле свяжет, а туда же! Ты как смел барина одного оставить?

– Погоди, Порфирьевна, – вмешалась Елизавета Андреевна. – Ты спускалась за ветчиной?

– А как же, матушка! Вестимо, спускалась, ведь мне завтрак подавать надобно было. Только молодого барина там не оказалось. Свечные огарки повсюду, темнотища. Я-то свою свечу запалила, гляжу – перевернуто все вверх ногами, переставлено… а барина нет. Я звать, кричать!.. Никто не отзывается. Я черта этого окаянного, Степку, кликать стала. А он нипочем спускаться не хочет. Уперся, аки баран. Пришлось мне ему сказать, чтобы Макарку отыскал.

– Что ж, явился Макарка?

– Явился. Мы с ним все обыскали. Никого… только у самой стены – золотой портсигар барина. Вот этот самый.

Кухарка показала на лежащий на столе портсигар, подаренный Николаю Мишелем. Он этой вещью очень дорожил. А после смерти брата и вовсе не расставался, носил всегда при себе. Немыслимое дело, чтобы он бросил портсигар на полу в подвале. Правда, он мог вывалиться из кармана… Все молча смотрели на портсигар, не зная, что сказать. Елизавета Андреевна вдруг заплакала.

Прошло уже три дня, дорогая Полина, а о Николае ни слуху, ни духу. Как будто он испарился. По городу пошли слухи, что все это специально подстроено им, с целью избежать уплаты долга. А Протасовы, дескать, его покрывают. Ведь это позор! Карточный долг – дело чести. Люди стреляются из-за этого. А Николай сбежал.

Барыня еще надеется, что произойдет чудо, и ее старший сын вернется. Все образуется, все объяснится. Но знаешь ли, душа моя, я почему-то думаю, что мы Николая больше не увидим, и никогда не узнаем, что с ним случилось. Мишеля по крайней мере нашли, похоронили по-человечески… А эта загадка так и останется неразгаданной. Возможно, я ошибаюсь.

Дверь в злополучный подвал велели заколотить, а продукты хранить во флигеле, на льду. Комнату Николая тоже закрыли, ничего там не трогая. Чем закончится эта история, как ты думаешь? Пиши мне, дорогая Полина.

Любящая тебя, Марго.

Евгений так и не сказал Валерии о билетах и поездке, не решился. Она могла отказаться. Он был не уверен в ее согласии и не стал рисковать. До отъезда оставалось еще два дня. Евгений хотел доделать все дела, рассчитаться со всеми клиентами, чтобы ни о чем не думать, просто отдыхать, любоваться морем и прекрасными видами Крыма. В обществе Валерии все это будет вдвойне восхитительным.

Последняя покупка, которую он сделал, – рубин в виде серьги, – заворожила его. Он никогда не видел такого камня. На него хотелось смотреть часами. Поздним вечером, когда все вокруг спало, и огромный великий город за окнами постепенно затихал, Евгений доставал рубин и рассматривал его. Камень словно дышал, – внутри него медленно зарождался светлый огонь, который пульсировал и переливался, то распространяясь до самых краев, то сосредотачиваясь в середине нестерпимо горящей точкой. Вокруг рубина появлялось мягкое и теплое, ласковое розовое сияние. Если бы Евгений не знал, какими свойствами могут обладать драгоценные камни, он бы утверждал, что рубиновое сияние согревает.

Он давно нашел покупателя, готового заплатить вдвое больше, чем выложил за камень сам Евгений, но все никак не решался расстаться с рубином. А что, если показать камень Валерии? Она будет в восторге!

Так он и сделал. Утром, подвозя ее на работу, он сказал, что хочет кое-что показать ей. Рубин лежал в овальной кожаной коробочке, выложенной изнутри черным бархатом, как светящаяся кровавая слеза.

– Что ты об этом скажешь?

Валерия заметила только слабое розовое сияние, и ничего больше. Голова закружилась, к горлу подступила тяжелая судорога, остановившая дыхание, глаза закрылись, и она потеряла сознание. Безвольно откинувшись на спинку сиденья, женщина застыла, стремительно бледнея. Евгений опешил. Такого он никак не ожидал. Что же делать?

Он открыл с обеих сторон окна, впуская прохладный утренний ветерок. Где-то в машине была бутылка с водой. Где же? В такие минуты паника только мешает, нужно успокоиться. Женщина в обмороке? Это бывает. Он пытался вспомнить, что делают в таких случаях.

– Валерия! – он легонько потряс ее за плечо. Боже, где же вода? – Подожди секундочку, сейчас я помогу тебе!

Ему все еще не удавалось взять себя в руки. Кажется, в аптечке должен быть нашатырный спирт? Ситуация оказалась пугающе неприятной. Евгений нервничал. Наконец, ему удалось найти воду: бутылка упала с заднего сиденья и закатилась под него. В машине было ужасно неудобно предпринимать что-либо.

В этот момент Евгений заметил – странно, что он вообще обратил на это внимание – как мимо них медленно скользит ярко-красный автомобиль, который на какую-то секунду притормозил, и лицо водителя, обращенное на кожаную коробочку с камнем, приблизилось почти вплотную к открытому с правой стороны окну. Евгений очень медленно, как во сне, повернул голову и увидел неприятно-светлые, прозрачные глаза, безразлично глядящие то ли на него, то ли на что-то в машине. Кажется, они без зрачков. Но разве такое бывает? Что за лицо? Непрерывно меняющееся, бледное, с тонкими, неопределенными чертами… Красный автомобиль рванул с места и исчез за поворотом.

Евгений, наконец, перевел взгляд на Валерию. О, счастье – она порозовела и дышала ровнее и глубже! Кажется, обморок проходит сам собой. Он налил в стаканчик воды, и попытался заставить ее сделать глоток.

– Пей же, дорогая! Как ты меня напугала! – от радости он забыл о красном автомобиле и его неприятно любопытном водителе. Евгений вдруг ощутил противную слабость во всем теле. Валерия здорово расстроила его, до сих пор руки дрожат. Слава Богу, ей лучше! Он опустился на свое сиденье и закрыл глаза, собираясь с силами. Что это он раскис, как кисейная барышня?