Тот уже немного успокоился.

— Только не спрашивайте, больно ли мне! — рявкнул он, отвечая на встревоженные взгляды своих горе-помощников. — Вы повесите наконец эту чертову картину? — Тут он заметил Виктора. — А, мсье Легри, вы тоже здесь?

Виктор кивнул. Он смотрел на одно из полотен Таша, где был изображен Париж на рассвете — янтарно-золотое, в туманной дымке, солнце над серыми крышами с печными трубами, выплывающими из ночи, как рангоуты кораблей.

— Я назвал бы ее «Что видит без очков слепой крот», — язвительно заметил Ломье.

— А мне кажется, Таша удалось изумительно поэтично передать цвета нашего неба, — ответил Виктор, стараясь подавить раздражение.

— Лучше бы оттачивала рисунок, вместо того чтобы отражать свое подсознание.

— Разве Поль Гоген, чьим горячим последователем вы являетесь, не утверждает, что писать надо по памяти, а не с натуры?

— Я разрабатываю собственную теорию, согласно которой память следует за натурой. Но главное — линия, линия и еще раз линия! В этом смысле ничто не заменит работу в мастерской.

— Тогда порадуйтесь за Таша — у нее скоро будет собственная мастерская.

Морис Ломье хмыкнул.

— Значит, она все-таки пошла на содержание! — Во взгляде, которым он смерил Виктора, был вызов. — Согласилась, как и все они. Приобщите ее к своему увлечению?

— Если она захочет. Знаете, что сказал о фотографии Энгр? «Она восхитительна, но говорить об этом вслух не следует».

Первым в поле зрения Кэндзи попал сдвинутый на затылок капор, украшенный фиалками и вишнями и увенчанный вуалеткой. Потом он охватил взглядом роскошную брюнетку в красном платье и черной накидке, окутанную ароматом пряных духов.

— Вы — Кэндзи Мори? — решительным тоном спросила она.

Он вежливо поклонился.

— Очень рада. Меня зовут Нинон де Морэ. Таша не упоминала мое имя?

Кэндзи молча покачал головой.

— Нет? Как жаль… Она хвалила ваши знания и утонченный вкус. Таша вами восхищается.

Это заявление ошеломило Кэндзи.

— Я не знал, — только и смог прошептать он.

— Вы родились в Японии, путешествовали на Востоке. Вы именно тот, кто мне нужен.

— Я… Не хотите присесть?

— Нет. Стоя мы становимся ближе. Я люблю ощущать дыхание пространства между собой и собеседником, — промолвила Нинон, поднимая вуаль.

Она не двинулась с места, но Кэндзи не покидало ощущение, что они оказались почти вплотную друг к другу, и он молился, чтобы в лавку не зашел какой-нибудь покупатель.

— Я в отчаянии, мсье Мори. Раз Таша ничего вам обо мне не рассказала, позвольте пояснить: моя внешность обманчива, на самом деле я не богата и сама зарабатываю на хлеб — пишу для художественного журнала. Мне поручили статью о японских эстампах. В вашей коллекции они есть?

— Конечно! — с энтузиазмом воскликнул Кэндзи. — Хокусай, Утамара, Кийонага — конец XVIII — начало XIX века.

— Вы мой спаситель! Я уже и не надеялась найти эротические эстампы!

Кэндзи переменился в лице.

— Я сказала глупость? Разве не все эстампы посвящены плотской любви?

— Как вам сказать… Нет. Художники, которых я вам назвал, разрабатывали множество разных сюжетов, но…

— Значит, у вас нет вещей этого жанра? Какая незадача, вы были моей последней надеждой, теперь все пропало!

— Вообще-то, я мог бы показать вам несколько образчиков, вот только…

— Да?

— Боюсь оскорбить вашу стыдливость. Живописные изображения полового акта оскорбляют чувства европейцев. Их считают неприличными, тогда как на Востоке эротизм воспринимают как искусство и…

— Я разделяю вашу точку зрения, мсье Мори. Ведь я не только журналистка, но и модель, причем часто позирую обнаженной.

Не будь ее тон таким спокойным и обыденным, Кэндзи мог бы подумать, что она хочет его смутить.

— Итак, вы согласны? Я обещала Таша и мсье Легри, что помогу им сегодня вечером переехать. Думаю, мы увидимся, вы ведь тоже придете?

— Приду? Я? Но куда? — растерянно пробормотал он.

— К Таша, забрать ее картины и перенести сюда. А потом вы уделите мне немного времени и покажете свои сокровища. Прошу вас, мсье Мори, скажите «да»!

— Идет. Скажем… сегодня вечером, в половине восьмого, после… переезда. Я живу на втором этаже.

— Замечательно! Вы просто прелесть, мсье Мори! Побегу переоденусь в альпинистский костюм — в мансарду Таша не так-то просто вскарабкаться!

Она послала ему воздушный поцелуй, и сердце Кэндзи затрепыхалось, как выскочившая из аквариума золотая рыбка.

Виктор свернул с улицы Жакоб на улицу Сен-Пер. Мадам Пиньо, которая пребывала в вынужденном простое из-за карнавала, не сразу, но все же согласилась одолжить ему свою тележку. Он был у дома № 18, когда из книжного магазина вышла женщина в большой шляпе с вуалеткой, украшенной цветами, дружески помахала Кэндзи и направилась в сторону набережной. Виктор поставил тележку во дворе, открыл дверь, и в нос ему ударил пряный аромат духов.

— Вы провели дезинфекцию? — спросил он стоявшего за прилавком Кэндзи и чихнул.

— Вам не нравится запах?

— Та, что пользуется этими духами, явно хотела сохранить инкогнито, — буркнул Виктор, прижимая к носу платок. Он нагулял аппетит и надеялся, что Жермена уже что-нибудь приготовила. — Вы обедали?

— Нет… еще нет… — рассеянно ответил Кэндзи.

«Та надушенная покупательница явно произвела на него впечатление», — подумал Виктор, принимаясь за утку с апельсинами.

Кэндзи присоединился к нему за столом.

— У вас есть планы на вторую половину дня? Герцог де Фриуль показывает свою коллекцию инкунабул, — небрежно бросил он, беря крылышко.

— Я предложил Таша перенести картины сюда, в ее комнате слишком сыро.

— Пожалуй, я вам помогу.

— Вы?! — Виктор застыл, не донеся салфетку до рта.

— Да, я. Не зачисляйте меня в инвалидную команду!

Они совершенно выбились из сил, пока добирались до улицы Сен-Пер. День был чудесный, идеальная погода для карнавала, но не для того, чтобы тащить тяжеленные картины через квартал, запруженный толпами участников карнавала.

— Ну разве они не прелесть? — воскликнула Нинон, указывая Таша на Виктора и Кэндзи. — Будь у меня твой талант, я написала бы с них картину и назвала ее «Реванш».

— Ты слишком сурова, они славно потрудились. Я зауважала Кэндзи.

Девушки шли за тележкой. В длинных ярких блузах, с распущенными волосами, они были похожи на цыганок.