— У меня ничего нет, почтенная сестра, как уже сказала тебе эта особа. — Ринан Сих указал на Игинуш.

— Она не твоя мать? — спросила грабительница.

— Пока она считает себя моей матерью, пусть так и будет, — ответил Ринан Сих.

— Я не об этом спрашивала.

— А я ответил единственно возможным образом, — оборвал он.

— Что ты везешь с собой? — опять спросила старшая из сестер.

— У меня ничего нет, — сказал инквизитор. — Ничего, что заинтересовало бы таких, как вы.

Она громко рассмеялась.

— А что ты о нас знаешь?

— Ровным счетом ничего, — согласился Ринан Сих, — но вы пытаетесь меня ограбить, а грабителям обычно нужны золото, драгоценности, хорошая одежда, еда, лошади, оружие… Из всего перечисленного у меня с собой лишь небольшой запас пищи да скверная лошадка, на которой я сижу.

— Нам сгодится и это, — сказала грабительница. — Слезай и отдавай нам свои припасы, иначе тебе не поздоровится.

— Как вас называют? — спросил Ринан Сих.

Она нахмурилась, отчего все язвы на ее лице пришли в движение.

— Зачем ты спрашиваешь?

— Я никогда не видел таких, вот мне и стало любопытно. Видишь ли, я пишу книгу. Книгу обо всем, что видел.

Странно. Первое существо, которому Ринан Сих рассказал о своем плане, была уродливая женщина-разбойница, предводительница банды сестер, которая наставила на него меч в попытке отобрать у него последнее. Считается, что обычно человек делится сокровенным с кем-то близким. Но возможно, иногда все происходит прямо наоборот, и человеку для того, чтобы быть искренним, необходим кто-то максимально далекий. Кто-то, кто скоро умрет…

— Нас называют годжерами, — сказала женщина. — До Катаклизма таких не было. Наши лица обожжены, наши тела изменены магией. Так случилось. Мы не жалуемся.

— Годжеры? — переспросил Ринан Сих. — Впервые слышу.

— И впервые видишь. И больше не увидишь.

— Вы бесплодны?

— Разумеется… Но мы хотим жить, и мы намерены прожить еще много лет. Поэтому отдавай припасы… если твое намерение совпадает с нашим.

— Что ты имеешь в виду? Намерен ли я устроить так, чтобы вы прожили как можно дольше? — Ринан Сих усмехнулся. — Милые сестры, в последний раз предлагаю вам убраться подобру-поздорову.

Предводительница годжеров покачала головой.

Ринан Сих поднял руку, и тотчас, повинуясь его призыву, из пустоты выступили койяры. Их появление было таким неожиданным, что разбойницы ничего не успели предпринять. Лишь две из них повернулись настречу врагам и подняли мечи, но это не спасло их от мгновенной смерти. Миг — и все было кончено. Все пять сестер лежали с перерезанным горлом, а койяры, улыбаясь, медленно таяли в пустоте.

Ринан Сих осмотрел тела. На одной из сестер было золотое украшение — крохотный глаз Сеггера.

Неожиданно он вспомнил историю, которую слышал краем уха и которой не придал значения. В одной из обителей святой Эстер произошел бунт: несколько сестер сочли, что методы лечения, применяемые в обители, малоэффективны, что следует действовать более решительно и прибегать к магии. Эти сестры были изгнаны… Очевидно, неумелые магические практики в сочетании с контактом с больными привели к таким плачевным результатам. И поскольку никаких других источником существования они не нашли, то занялись грабежом. Печальный исход. Печальный, однако закономерный.

Ринан Сих снял с тела убитой женщины — годжера, как она себя назвала, — священный символ Сеггера и повесил его себе на грудь. Золотой Глаз божества вернулся домой.

* * *

Вечером этого дня Игинуш начала вдруг проявлять странное беспокойство. Она буквально не находила себе места, ерзала в седле, озиралась по сторонам, то ощупывала свое лицо, то дергала себя за волосы, то принималась теребить на себе одежду. Наконец Ринан Сих спросил ее:

— Что происходит?

Он предполагал, что Игинуш обладает достаточной чувствительностью, чтобы улавливать близость каких-нибудь магических воздействий. Появление сейчас какого-либо мага было крайне нежелательно. С любым врагом койяры справятся, даже, наверное, с таким, который обладает значительной силой; однако схватка задержит отряд в пути, а допустить этого Ринан Сих не мог. Ему требовалось как можно скорее оказаться у Орваса и поведать императору о том, с каким врагом ему предстоит иметь дело.

— Ты что-то чувствуешь? — спросил Ринан Сих у своей спутницы. — Какая-то близкая неприятность?

— Какой ты заботливый и внимательный! — восхитилась она. — Настоящий сын. Хотя на самом деле ты мне не сын. Думаешь, Желтая Игинуш — сумасшедшая? Думаешь, она не помнит, кто родился у нее на самом деле — девочка или мальчик? У меня была дочь, доченька, красивая, как куколка, как бабочка, как русалочка… Куда она подевалась, а? Ты, инквизитор! Говори, куда ты ее дел?

— Она ушла…

— Да, да, — заплакала Игинуш, — она покинула и тебя, и меня… Нас с тобой объединяет ее кровь. Ты хотел убить ее, а я желала ей только добра. И вот мы вместе, и ты считаешь себя моим сыном. Хочешь заменить мне дочь. А не знаешь того, что ни один сын, даже самый лучший, не заменит матери дочь.

— Так что с тобой творится? — снова спросил Ринан Сих. — Какая-то опасность? — рискнул он предположить.

— Нет… Да. Мне нужна вода, — сказала она. — Я чувствую близость…

Она замолчала, нервно почесывая бок под лохмотьями. Ринан Сих тревожно смотрел на нее, не понимая, чем вызвано такое странное поведение его приятельницы.

Игинуш, конечно, нельзя было назвать существом обычным, любой ее поступок мог вызвать удивление… Но сейчас она, кажется, пыталась превзойти себя. Потому что даже вытворяя всевозможные чудачества, Игинуш сохраняла глубочайшее внутреннее спокойствие. Она никогда не теряла равновесия. Как бы она ни кривлялась, какие бы странности ни говорила, в глубине души Игинуш оставалась созданием гармоничным. Она существовала в мире с собой и не ведала внутреннего раздрая, как многие другие, и прежде всего — люди. Ее поступки были оправданы и целесообразны — с ее точки зрения, конечно.

А теперь ее глодала тревога. И беспокоилась она за себя саму и за свой собственный мир, а не за кого-либо другого.

— Вода? Зачем тебе вода? Ты хочешь пить? — переспросил Ринан Сих. — У меня осталось во фляге.

— Нет, я… изменяюсь… У меня все чешется, — призналась она. — Так и свербит под кожей, и никак не дотянуться ногтями. Не могу же я рвать собственную шкуру! Это было бы неразумно. Так никто не делает, кроме безумцев, а я вполне разумна.

— Ты разумна, Игинуш, — ласково подтвердил Ринан Сих.

Внезапная догадка осенила его:

— Ты должна поменять кожу! Ты уже делала это один раз на моей памяти.