Теперь бросим взгляд на проблему с другой позиции.

Мы были недовольны тем, как выдвигаются наверх кадры. Мы считали, что причина многих наших бед в том, что наверх попадают благодаря каким угодно качествам, и далеко не в первую очередь – по деловым. Нам же нужны руководители нового типа: деловые, компетентные, инициативные, с собственным мнением… А разве они нужны системе?! Почему же нужно считать, что успешное продвижение победителей конкурсов свидетельствует в пользу конкурсов?! Ведь движение их по ступеням карьеры означает, что мы подобрали «достойную» смену для тех руководителей, которыми мы сами недовольны. Раз система продвинула наши кадры, значит наши избранники подобны предшественникам, не лучше их, а потому – системе не опасны.

Таким образом, как продвижение победителей наверх, так и отсутствие продвижения ничего не говорило о том, хороши конкурсы или плохи.

По свидетельству победителей бесспорно только одно – работать после конкурса им стало труднее: все ждут от них чего-то особенного и предъявляют повышенные требования.

За первым городским конкурсом профессионального мастерства молодых организаторов производства последовали другие. Как городские, так и отраслевые. Появились новые деловые игры и виды заданий. Менялся способ подсчета результатов. Менялись функции жюри. Но сохранялось главное: бо́льшая часть оценок участникам давалась не жюри, а другими участниками, конкурс проводился в два дня, и основное его содержание составляли игры и тренинги.

С 1987 г. конкурсы профессионального мастерства вытеснились конкурсным отбором резерва на выдвижение. Теперь цель конкурса стала значительно четче: из одной-двух сотен человек надо отобрать тридцать для включения в резерв на выдвижение.

В этой ситуации особое значение приобретает технология подсчета баллов. Когда из-за ошибки в подсчете приз вручен не тому, кто его заслуживает, это печально, но не трагедия. Когда же конкурсы стали решать судьбы людей, став, по существу, правовой процедурой, ошибки стали совершенно недопустимы.

Это обстоятельство привело, в свою очередь, к отказу от жюри.

Решение отказаться от жюри созрело постепенно, по мере того как от конкурса к конкурсу его роль становилась все менее значимой, пока и вовсе не сошла на нет.

Первоначально казалось, что при оценке результатов некоторых видов конкурсных заданий (например, при «составлении ДЕЛОВЫХ ПИСЕМ» или «АКТИВНОМ ДИАЛОГЕ») без жюри просто не обойтись. Однако по мере разработки технологии выяснилось, что при оценке писем можно обойтись без жюри, а «АКТИВНЫЙ ДИАЛОГ» был вообще исключен из типовой конкурсной программы.

Общая тенденция была такова: если оценка жюри не могла быть заменена взаимными оценками участников, то данный вид задания вообще не нужен, как субъективный и нетехнологичный. Ведь число участников конкурса доходило до 256. Сколько же человек должно было бы войти в состав жюри, чтобы прочитать 256 писем или выслушать 256 диалогов?!

Предполагалось, что если жюри состоит из опытных руководителей, то участникам будет полезно выслушать их комментарии и оценки. Однако далеко не всегда в составе жюри оказывались настоящие профессионалы: будучи людьми занятыми, они, если и соглашались войти в состав жюри, редко оставались до конца конкурса, и в зале оставались невысокого ранга и статуса руководители.

К тому же оценки и комментарии, даже руководителей высокого ранга, часто оказываются некомпетентными и беспомощными. Стоит только на пять толковых комментариев, сделанных жюри, появиться одному некомпетентному, как происходит дезориентация участников конкурса, они не доверяют больше оценкам жюри.

Наконец, жюри, действительно, часто допускает ошибки в оценках. И дело не в том, что автор считает себя более сведущим, чем жюри, хотя это недалеко от истины. Иногда стоило только поинтересоваться, почему жюри оценило так или иначе выполнение задания, а затем объяснить, где скрыты «подводные камни», растолковать положения законодательства, указать на явные и латентные (т. е. скрытые) последствия того или иного решения, как жюри совершенно искренне меняло свою точку зрения на противоположную. Именно эта неустойчивость, зависимость оценки жюри от комментария ведущего конкурс и заставляет не доверять этой оценке.

Существовала также иллюзия, что если руководители предприятия, отрасли или региона, в рамках которого проводится конкурсный отбор, на нем присутствуют и воочию видят свои молодые управленческие кадры, то эффект конкурса, его организационно-кадровые последствия для победителей будут значительно выше, чем если просто вручить руководству список резерва. Ведь у нас настолько привыкли не верить качеству социальных мероприятий, что на такой список, не подкрепленный личным впечатлением, смотрят с большим недоверием.

Однако опытные руководители умело уходили от ситуаций, которые поневоле могли бы их поставить перед необходимостью кадровых или организационных решений (защищали свое право на незнание). Они предпочитали направлять на такие мероприятия личных наблюдателей, оставляя за собой свободу действий.

Всякую же настойчивость приглашения в глубине души, а иногда и открыто, они расценивали как «давление». Поэтому попытки заставить их посетить конкурс – если не в роли зрителей, то в качестве членов жюри (как бы по необходимости) – не особенно удавались. Ведь десятилетиями воспитывалось искусство избегать ситуаций, требующих личного и определенного решения.

Была надежда, что когда нет работы (а от конкурса к конкурсу ее становилось все меньше и меньше), члены жюри будут подходить к столикам участников, слушать дискуссии (после первых конкурсов мы стали это разрешать не только членам жюри, но и зрителям, заметив, что участники не обращают на это внимания), делать выводы, полезные для предприятия и для себя лично.