— Вот как? Странно, я давно не писал для художественных галерей.

— Нет, я имею в виду ваши подделки. Рекламу, иллюстрации в журналах. И я не раз задавался вопросом: ну почему этот парень тратит свое время на подобный мусор? Он ведь умеет писать в духе великих, и речь идет не о той деградированной форме, которая доминировала в живописи такого типа последние сто пятьдесят лет — Ландсир,[75]Бугеро[76]и другие, — нет, так, как писали старые мастера, проникновенно, с глубиной и страстью. По-моему, вы родились не в свое время.

Я почувствовал, как у меня в животе возникло напряжение, подкатившее к горлу, так что мне пришлось сглотнуть, во-первых, потому что со времени моего срыва это было первое независимое, бесспорное подтверждение того, что та жалкая жизнь, существовавшая у меня в сознании, была реальностью в каком-то объективном смысле, и, во-вторых, потому что впервые с тех пор, как я стал взрослым, я встретил человека, который действительно меня понимал.

Мне удалось с трудом выдавить:

— Ну, спасибо. Я часто сам думаю о себе в таком же ключе.

— Не сомневаюсь в этом. Я тоже человек, родившийся не в свое время, так что у нас с вами есть кое-что общее. Поэтому когда Кастелли упомянул о том, что восстанавливает свой замок и хочет пригласить художника, я, естественно, подумал о вас, и он сделал вам предложение через Марка Слейда.

— Что ж, в таком случае еще раз спасибо вам.

— Да, однако это ничто в сравнении с тем, на что вы действительно способны, правда? Здесь вы копировали уже существующую композицию, но, несомненно, вы можете писать, полагаясь на свое собственное воображение, как это делал Веласкес, как это делал Рубенс и так далее. Судьба свела нас вместе, да?

Здесь очаровательная улыбка из разряда «мы с тобой знаем, о чем говорим».

Ладно, скажу честно, я был сам не свой. Как я уже говорил, в Нью-Йорке такое случается со мной не каждый день.

Креббс проводил меня обратно в гостиную и распорядился, чтобы подали обед. Официанты прикатили уже накрытый столик, с вином и всем остальным, и мы довольно мило поели. Креббс оттащил Марка от мороженицы, на которую тот реагировал словно карликовый пудель. У меня в голове стоял туман от выпитого вина, поэтому я не сразу сообразил, что разговор крутится вокруг меня, что уже заключено какое-то соглашение, по которому я должен что-то сделать, и в деле замешан миллион долларов. Марк не соблаговолил известить меня о том, что я являюсь частью некой готовой сделки.

Поэтому я сказал:

— Прошу прощения, ребята, кажется, я что-то упускаю. Что я должен сделать за этот миллион?

Наступила гнетущая тишина, и Креббс бросил на Марка взгляд, от которого тот позеленел. Креббс сказал:

— Я полагал, ты подробно рассказал Уилмоту об этом проекте.

Марк начал было бормотать какие-то неуклюжие оправдания, но Креббс заставил его умолкнуть. Затем он посмотрел на меня, стержень из нержавеющей стали, больше никаких улыбок.

— Согласно достоверным источникам, в Риме Веласкес написал четыре полотна с обнаженными женщинами, вероятнее всего, для самого дона Гаспара, — сказал Креббс. — Как известно, до нас дошла только одна картина, так называемая «Венера Рокеби». Вы напишете одну из оставшихся, в том же стиле, с тем же мастерством. Ну а потом — кто знает? Быть может, откроются и другие возможности в том же духе.

Отлично, сначала я вообразил, что речь идет о заказе в стиле «Вэнити фейр», что было бы здорово, но затем я подумал: за что такие большие деньги?

Я вспомнил бредовую затею Марка продавать оригиналы-подделки хозяевам вселенной, и какое-то мгновение мне казалось, что это то же самое, но только в других масштабах. Я спросил об этом, и Креббс ответил:

— Нет, меня не интересуют декорации для нуворишей. Мне нужна картина, стилистически и физически неотличимая от подлинного Веласкеса, точность во всем: подрамник, холст, пигменты — все должно соответствовать тому периоду. И для этого требуется определенное мастерство, за которое я готов платить.

И только теперь — наконец-то! — до меня дошло.

Я сказал:

— Вы собираетесь продать картину как подлинник? Вы платите мне миллион долларов за то, чтобы я подделал Веласкеса?

Прозвучавшее слово на букву «п», похоже, нисколько не смутило Креббса.

— Называйте это как вам угодно. Понимаете, Уилмот, существует необъятный спрос частных коллекционеров на старых мастеров, не говоря уж о притягательности сюжета. Ну кому не хочется иметь свою собственную «Венеру» Веласкеса? И это продолжается уже многие годы. Человек приходит в музей, читает маленькие таблички и узнает, что вот это Тинторетто, вот это Вермер, а приобретены эти картины благодаря таким людям, как Дювен, Беренсон или, к примеру, ваш друг, присутствующий здесь, для которых главное — продавать картины за большие деньги. Но главное — это качество живописи, то, какое воздействие она оказывает на глаз и на сердце. Если картина взывает к глазу и сердцу, кому какое дело, вышла она из-под кисти Тициана или кого-либо столь же талантливого?

Я заявил, что это все равно противозаконно, что мне не хочется отправляться за решетку, потому что, когда на аукционе появится неизвестная работа кого-то из старых мастеров, не говоря уже о Веласкесе, начнутся вопросы, последуют криминалистические тесты… но Креббс только отмахнулся.

— Во-первых, — сказал он, — никакой речи об аукционах не идет. Это будет сделка с глазу на глаз, с оплатой наличными. Что же касается криминалистических тестов, у меня есть специалисты в этой области, они помогут вам советами. К тому же преступления нет без заявления потерпевшего, а никаких заявлений не будет. Клиенты будут довольны, вы будете довольны, я буду доволен, и даже присутствующий здесь мистер Слейд будет доволен. Все довольны, все счастливы, что тут может быть плохого?

— Да ничего, наверное. Послушайте, только не обижайтесь, но для меня все это несколько неожиданно. Можно мне немного подумать, прежде чем дать ответ?

И тут Креббс подается вперед и делает руками «домик», и теперь у него на лице улыбка другого рода.

— Друг мой, вы ставите меня в очень неловкое положение. Заключены договоренности с разными людьми, исходя из того, что вы согласились участвовать в проекте. Выплачены авансы, и те люди, кто готов давать деньги под такие вещи, — это не «Дойче-банк». Кроме того, теперь вы посвящены в план. Если я сейчас вернусь к этим людям и скажу: «Понимаете, Уилмот отказался», — у меня будут большие неприятности, и, боюсь, у вас тоже, как и у вашего друга Марка. Мы сейчас в прекрасной Венеции, на родине ублиетты,[77]— вы знаете, что это такое? Маленькая дыра в полу, куда бросают человека, который стал мешать. Остается только дождаться прилива, и все проблемы смывает море. С сожалением должен признать, что у меня очень злопамятные партнеры.