Позвонили чужие родственники, которым Арик должен был привезти посылку от их — для Арика тоже чужих — израильских родственников. Арик захохотал, замахал руками, выронил изо рта кусок красной рыбы, подхватил, засунул обратно, заплакал от смеха. Оказалось, что посылки нет. То есть была, конечно, но Арик слопал ее в самолете. В посылке был килограмм шоколадных конфет, а Арик шоколадные конфеты очень уважал. Ну не мог удержаться человек! Ну что вы хотите! С кем не бывает. Татьяна-то была уверена, что ни с кем, кроме Арика, не бывает, но промолчала.

— Танька, а может, тебе осенью тоже к Муре съездить? — предложила Ляля, когда они шли к метро.

— Почему мне? — спросила Татьяна.

— Я не могу, я при маме.

— Я тоже при маме.

— Поезжай, а, Таньк? — вдруг сказала Ляля жалобно, как будто упрашивала, как будто речь шла о личном ей, Ляле, одолжении, и Татьяна посмотрела на нее с удивлением. — Ну что ты так смотришь? Тетку порадуешь. Что ей Арик? И сама… Ты когда в отпуске последний раз была? И мне потом… расскажешь, как она там. А я твоих кормить буду, Катьке «наполеон» испеку. Поезжай, а?

— Денег у меня нет, — буркнула Татьяна и поехала.

Осенью не получилось. Осенью Катька вышла замуж за обалдуя. Пришла вечером домой и сказала:

— Субботу не занимайте.

— А что такое?

— Да ничего. Замуж выхожу.

— Совсем ты обалдела, матушка! — сердито сказала Татьяна. — Так не делают!

— А как делают?

— Как люди.

— Люди делают по-разному, — деловито объяснила Катька, засовывая в рот бутерброд. — Свадьбы не будет, не надейтесь. Жить будем у Мити. Его мама в курсе. Можете пригласить ее в гости, а что касается подарков…

— Никаких подарков! — отрезала Татьяна. — Нет свадьбы — нет подарков!

— Ладно, — легко согласилась Катька. — Тогда купите диван просто так. А Ляля — постельное белье, — и ушла к себе.

Маму пригласили. Мама оказалась милой. Диван купили. Постельное белье тоже. Арик притащил невероятных размеров коробку со столовым сервизом на двадцать четыре персоны.

— Что мы с ним делать будем? — смеялась Катька. — В квартире помещаются три человека и кошка! Ну ладно, как раз на всю жизнь хватит!

Татьяна смотрела на Катьку, запихивающую в чемодан свои тряпочки, и ловила себя на глупом и стыдном. Она завидует своей дочери. Завидует той легкости, с которой та входит в новую жизнь. Той бестрепетности и бесстрашности, с которой вступает в новую семью. Ей не надо приглядываться, приспосабливаться, подделываться, ей не надо ломать себя. Она такая, какая есть. Такой и останется. Она примет чужие устои и обычаи, оставив за собой право решать, следовать им или нет. И никто не скажет ей: «Деточка! Тряпочку-то как следует выжимай!» И никто из ее гостей не услышит свистящее: «Здрассьти!» Она никому ничего не должна. Она в своем праве.

— Как ты думаешь, они… ну, целовались уже? — спросила Татьяна Лялю, когда они выходили из ЗАГСа.

— Насчет «целовались» не знаю, а все остальное точно делали, — ответила Ляля.

Татьяна испуганно вздрогнула.

— Ну что ты пугаешься! Раньше надо было пугаться. Теперь все уже. Поздно.

Прошел почти год, пока обустроили Катьку, собрали деньги и получили от тетки Муры приглашение. Последнюю неделю перед отъездом Татьяна гоняла по Москве, покупала подарки. Подарки были такие: две павловопосадские шали, одна черная, другая вишневая, набор расписных разделочных досок и три семейства матрешек. Кому нужны в Израиле расписные доски и матрешки, Татьяна слабо представляла, но Ляля сказала: «Покупай!» — и она купила. А вот шали — это вещь. Тетка Мура очень жаловалась, что зимой там не топят и от каменного пола у нее стынут не только ноги, но и спина с поясницей. Накануне отъезда Арик не спросясь притащил десятикилограммовый масляный обогреватель для каких-то дальних родственников. Татьяна возмутилась было эдаким бесстыдством, но Арик этого даже не заметил. Вытащил из кармана маленький металлический кружок с дыркой посредине.

— А вот сейчас я вам сделаю царский подарок! Называется осемон. Они там в Израиле им звонят. Вы слышали? Нет, слышали? Опускаешь в щель и звонишь.

— Многоразовый, что ли? — спросил Леонид.

— Почему многоразовый! Звонишь — и все. Упал — пропал. Фантастика!

В чем тут фантастика, Татьяна не поняла, повертела осемон в руках — двушка с дыркой, не более того, но Арик был так уверен, что подарок действительно царский, так радовался своей щедрости, так много об этом говорил, так шумно пил чай, так вгрызался в бутерброд с сыром! Пришлось осемон взять, поблагодарить и тащиться в Израиль с масляным обогревателем в специально купленной для этого огромной дорогущей сумке.

Израиль Татьяну ошеломил и напугал. Напугало главным образом ощущение собственной провинциальности. Провинциалкой Татьяна, родившаяся и всю жизнь прожившая в огромном городе, никогда не была, но тут… Как платить в автобусе, если нету касс? Как это — брать деньги из стенки? Ах, банкомат. И что, у всех есть счета в банке и — как их там — кредитные карточки? Даже у вас, тетя Мура? Как войти в кафе, чтобы не поняли сразу, что у тебя почти нет денег? Сесть за столик или подойти к стойке? А если мест нет? Ах, всегда есть… А если остановит швейцар? Ах, не остановит… А что сказать официанту, если не знаешь ни языка, ни названий, ни цен? Однажды Татьяна расхрабрилась — очень уж захотелось торта со взбитыми сливками и клубникой, — твердым шагом вошла в кафе — как потом оказалось, из дорогих, — потянула официанта за рукав, подвела к стеклянной витрине, где вертелись тарелки с кусками торта и пирожными, и ткнула пальцем в свою клубнику. Торт оказался нежнейший, а тетка Мура очень потом ругала за напрасно выброшенные деньги, Тетка Мура как-то на удивление ловко обустроилась и в этом Израиле, и в своей крошечной квартирке, где входная дверь открывалась прямо в гостиную и стоял обшарпанный шкаф, который притащили сердобольные соседи. Подружилась с соседками-старушками, ходила с ними в драматическую судию при матнасе — местном доме культуры. Скакала с тележкой между полок супермаркета, объясняла Татьяне, что творог с цифрой «0» надо брать, а с цифрой «5» — нет, не та жирность, что если на банке огурцов написано «5 см», то длиной именно пять сантиметров будут огурцы в банке. Татьяна тихо изумлялась. Тетка Мура пичкала ее йогуртами и местными плодоовощными культурами. Клубника оказалась кислой, кукуруза — кормовой, а мандарины — сладчайшими. Мандарины тетка Мура покупала в арабской лавочке и уверяла, что хозяин, старый араб в пестром платке, так хитро накрученном на голове, что походил на Курочку Рябу, так вот, тетка Мура утверждала, что «он нас не любит».

— Вот вхожу и чувствую — не любит! — говорила тетка Мура и закатывала глаза.

— А вы его любите? — спрашивала Татьяна.

По вечерам вместе с тетки-Муриной собачонкой Мулькой, которую всучили ей все те же сердобольные соседи в нагрузку к шкафу, шли гулять и подолгу сидели на вершине холма, глядя на раскинувшийся внизу Иерусалим. Иерусалим был похож на раскрытый гранат со светящимися зернами. Как-то тетка Мура повела Татьяну на склад. Склад представлял собой огромную комнату с горами мешков. В мешки израильтяне складывали ненужную одежду. Она так и называлась — из мешка — и раздавалась бесплатно. Татьяна сначала думала, что только богатые израильтяне складывают одежду в мешки. Оказалось — все. И тетка Мура — даже тетка Мура, в Москве латавшая чулки и боявшаяся выбросить старые трусы — вдруг пригодятся, тряпочек наделаю! — тетка Мура тоже бестрепетной рукой складывала в пластиковые мешки старые юбки и кофты и тащила на склад. Но вот вопрос: если все тащат барахло на склад, то кому оно там нужно?