Вера присела напротив, не отрывая взгляда от ее блеклых глаз, взяла за запястье.

– Сейчас узнаем. Ну-ка, смотрите мне в глаза, вот так. Дышите на четыре счета, медленно. Вдох… Выдох…

Ну вот и все. Бессонова уже в нужной кондиции. Не понадобилось никаких повелительных внушений, тревогой за здоровье сама себя в транс погрузила. Хотя и с давлением, и с сердечком у нас полный порядок, удивительно, как хорошо сохранилась.

– Вы меня слышите и продолжаете погружаться в глубокий сон. Вы можете свободно со мной разговаривать. Между нами полное взаимопонимание. Продолжая спать, вы можете вспоминать и думать. Вам хорошо, вы спокойны… Давайте поговорим.

В таких случаях у Веры обычно возникал образ пациента в виде человека-луковицы. По мере снятия слой за слоем золотистых луковых одежек, накопившейся шелухи стереотипов, открывалась внутренняя часть луковицы-души. Она часто бывала горькой, и от знакомства с ней Вере иной раз хотелось плакать, как плачешь от чистки лука. Вот такие овощные ассоциации возникали у психотерапевта Лученко. А может, к профессиональному здесь примешивался еще чисто женский взгляд, кто знает…

В таком состоянии можно вести человека по маршруту его собственной жизни: месяц, год, даже десять лет назад. В гипнотическом трансе получается все. Можно листать жизнь как книгу, где автор пересказывает свой текст страницу за страницей. Вот год, когда Павел женился на Ксении. Вот время, когда родилась Алиса. «За что вы не любите Алису?» – «Она копия Ксении, а я терпеть ее не могла». Вот период, когда невестка заболела и умерла. «Вы верите в то, что ваш сын мог убить свою жену с помощью эвтаназии?» – «Никогда. Пашенька слишком ее любил. Хотя она ноготка его не стоила». – «Кто, по-вашему, мог это сделать?» – «Алиска, кто ж еще. Она на все способна, стерва. Вон, иностранца какого-то окрутила». – «Вы получали последнее письмо от сына?» – «Да. Витька получил и мне показывал». – «Из письма выходит, что ваш сын оговорил себя. Признался в совершении эвтаназии, чтобы защитить кого-то из близких. Кого?» – «Алиску, больше некого. Она и мать свою убила, и сыночка моего дорогого погубила…» – «Алиса, уехав, ничем вам не помогала?» – «Присылала деньги, чтоб мы на нее алименты не подали…»

По щекам старухи побежали слезы. Хватит.

– Сейчас на счет пять вы проснетесь посвежевшей. Будете чувствовать себя хорошо. Меня зовут Вера Алексеевна Лученко, я врач, мы с вами еще недолго поговорим, спокойно и дружелюбно. – Лученко сосчитала до пяти.

Старуха Владилена моргнула. Взглянула на Веру. Ее лицо радостно заморщинилось, рот открылся в улыбке, демонстрируя слишком белые, безупречные искусственные зубки. Она засуетилась, предлагая гостье чашечку чаю. Но доктор от чая отказалась, а достала из сумки небольшую бархатную коробочку.

– Владилена Геннадиевна, – сказала Вера, открыв коробочку. – Эти две расписные броши – ваши?

– Дорогуша моя, Вера Алексеевна… Ну надо же! Где вы отыскали мои любимые броши? – Старческие руки в мелких коричневых крапинах, как на перепелиных яйцах, потянулись к парным изображениям. – «Гусар» и «Барышня», я их попеременно надевала. То одну, то другую. Столько лет прошло… Они куда-то исчезли. А теперь вот у вас… Как оказались?

– Алиса хранила их в шкатулке. И кстати, просила отдать вам.

– А… понятно. Посмотрите на эту прелесть, роспись по фарфору, финифть. Какая тонкая работа!

– Откуда у вас эти две парные броши?

– Это мы гуляли с Пашенькой моим по Андреевскому спуску. И сыночек мне купил подарок…

– Он был любящим и заботливым сыном. – Вера внимательно всматривалась в водянистые глазки старухи.

– Еще каким! У Пашеньки был утонченный вкус, – вздохнула бабушка. – Этой, когда делал подарки, то самые лучшие. А она не ценила! Разбрасывала где попало!

– Этой – то есть Ксении?

– Кому ж еще? – вздернула подбородок Бессонова. – Женщина должна ценить мужа. Особенно такого, как мой Пашенька! А она и сама умерла, и сыночка моего на тот свет за собой спровадила! Не положено плохо о мертвых… а то бы я вам порассказала.

Вера положила перед старшей Бессоновой свою визитку. Та пообещала непременно передать Витеньке, чтоб сразу же перезвонил. И проводила доктора до дверей, словно близкую приятельницу.

Вера Лученко вышла из дома, где десять лет назад жила полная семья. Вдохнула полной грудью: миазмы старухиных воспоминаний все еще сжимали горло, давили на сердце. Она растворилась в потоке прохожих. Киев всегда спасал ее, выручал своим невнятным лепетом. Вот и сейчас он втянул Веру в тенистую аллею улицы Липской, укрыл каштанами, усадил на деревянную скамью. Но шлейф прошлой жизни потянулся вслед за ней, догнал и не отпускал. Вокруг Веры шумел город, ходили прохожие, гудели автомобили. А внутри поселилась семья Бессоновых.

Бабушка Влада. Она врывалась в любой разговор со скоростью курьерского поезда, и остановить ее было так же невозможно.

Красавица Ксения. Оказалась (как обидно!) хорошей женой, любящей матерью и прекрасной хозяйкой. Но ненаглядный сыночек Пашенька вынужден ухаживать за ненавистной невесткой, заболевшей раком словно назло всем. Своей болезнью эта яростно, но тихо ненавидимая женщина окончательно оторвала сына от матери.

Виктор Бессонов. Пока туманный образ, но последнее письмо отца он Алисе не показал. А бабушке – пожалуйста. Почему?

Девочка Алиса. Нелюбимая внучка, и только потому, что маленькая копия Ксении. Да еще и присылала из своей богатой заграницы английские фунты. Она платила родственникам за молчание? Или помогала выжить?..

Ну-с, могла ли Владилена Геннадиевна, тогда вполне еще крепкая женщина, сделать смертельный укол? Конечно же, не ради прекращения страданий умирающей Ксении. На невестку ей было плевать. А вот ради облегчения жизни своему сыну Павлу? Могла. И могла ли она записать на жесткий диск своей старческой памяти, что это сделала вовсе не она, а нелюбимая, похожая на невестку Алиса? Могла. А Павел Бессонов вполне мог оговорить себя, спасая мать от тюрьмы.

Вот такие у нас получаются выводы из разговора с бабушкой Алисы…

* * *

Дозвониться до Евгении Бурау было невозможно. Телефон онкоинститута, где та работала много лет, транслировал музыку и говорил «Подождите, вас соединят». Мобильный телефон тети Ивги предлагал отправить голосовую почту путем диктовки сообщения, а потом нажатия на диез. Вера честно пыталась искать, где на телефоне диез, но не нашла. С пятнадцатой примерно попытки дозвониться в онкоинститут трубку наконец взяла секретарша. И посыпались вопросы: кого, чего, кому, чему – не разговор, а урок русского языка по теме «Падежи»!

Кому приходилось преодолевать барьеры из секретарш, воздвигнутых на пути к достижению цели, тот поймет Веру Алексеевну Лученко. Они стоят насмерть. Их так учили – не подпускать к драгоценному начальству никого. В словесной дуэли побеждает тот, у кого нервы крепче, реакция быстрее и кожа толще. Либо вам скажут: «Перезвоните завтра!» – и вы навсегда обречены звонить завтра. Либо вы практический психолог и знаете: чтобы пройти редут под названием «секретарша» без потерь, ее надо полюбить.