У такого чудесного настроения должно быть свое название. В других языках есть фразы, обозначающие неуловимые ощущения, — ну, например, esprit d'escalier'[57]. Казалось, мы все находились в одинаково расслабленном, компанейском состоянии, название которого, я уверена, лучше всего звучало бы по-испански — скажем, espiritu de los cocteles'[58].

Тут я вспомнила об Эрни и спросила:

— А вы когда-нибудь приглашаете Эрни выпить с вами?

— Эрни больше любит, когда мы приходим на конюшню и пьем вместе с ним пиво, — ответил Сэм.

— На конюшне?

— Да, у него там однокомнатная квартира. Первая дверь налево. А еще у него есть кое-какая собственность в городе.

Вампиры обсуждали новости, последние события и так далее. Уинни вся светилась, и я отнесла это на тот счет, что она любит и любима. Не то что я — плохо одетая, нищая и одинокая, и, кроме того, мой бывший парень хочет вбить мне кол в сердце. Я дала себе клятву не вспоминать о Себастьяне и просто наслаждаться мирным закатом, как вдруг на подъездной аллее показался грузовик Гэбриела.

Поздоровавшись со всеми вампирами, он сердечно обнял меня. Я с наслаждением слушала его враки о том, как я прекрасно выгляжу, и вдруг увидела Освальда, который брел через поле по направлению к нам.

Когда солнце зашло за горы и небо стало совершенно сапфировым, мы разлили в бокалы новые порции коктейлей. Освальд сел между мной и Уинни, взяв невесту за руку. Я отвернулась и взглянула на Гэбриела, который стоял напротив меня, прислонившись спиной к столбу веранды.

— Милагро, думаю, тебе будет нелишним узнать, что Питере, водитель Беккетт-Уизерспуна, почти совсем поправился.

— Возможно, это происшествие станет ему уроком, — задумчиво произнесла я. — Может, он поймет свою ошибку и больше не будет оскорблять и похищать невинных девушек.

Вампиры обменялись скептическими взглядами.

С espiritu de los cocteles мне пришлось распрощаться, после того как Гэбриел поведал мне, что хозяин моей квартиры позволил организации «Добрая воля»'[59]утащить оставшиеся вещи из моей конуры. Неужели мои груди так мало для него значили? Возможно, их основная сила в близости. На таком значительном расстоянии от города они, видимо, теряют силу.

— Откуда пришли, туда и ушли — в магазин распродаж, — печально произнесла я.

Мои вещи были дешевыми, но все равно принадлежали мне: старенькие стулья, фальшивые украшения, кофейные кружки с отбитыми краями, книжки из букинистического отдела. Большинство из них можно заменить; замене не подлежат только любимые фотографии — те, на которых запечатлена моя бабушка.

Уинни потянулась через Освальда и положила свою ладонь на мою руку. В результате ее порыва мы втроем сбились в кучку, и я почувствовала, как напрягся Освальд.

— Мне очень жаль, Милагро, — тихо произнесла Уинни.

Хотя я не успела допить свой коктейль, Эдна, поднявшись из-за стола, повелела:

— Пойдемте. Вы поможете мне с ужином.

Когда я начала резать базилик, вдыхая его пикантный аромат, Эдна снова обратилась ко мне:

— Возможно, юная леди, пришла пора начать все сначала.

— Начинать сначала еще тяжелее, когда не с чего начать.

— Напротив, начинать гораздо проще, когда прошлое не тянет назад, — возразила она. — Не сожгите рис.

Во время ужина я думала о том, каково это — начинать с чистого листа, и вспомнила один рассказ, который недавно прочитала. Там молодая женщина остается без денег на банковском счету и без собственного гардероба, потому что ее любовник-трансвестит сбегает с богатой наследницей. Вместо того чтобы жалеть себя, она соблазняет отца этой богатой наследницы и выходит за него замуж, а потом заставляет мужа лишить коварную парочку наследства. Поразмыслив о мужестве и изобретательности героини, я повеселела.

— Эдна, а мне очень нравятся рассказы Дэны Франклин, — призналась я. — Она приходится вам родственницей?

— Мы все хорошо знали ее, — дала Эдна один из своих невероятно развернутых ответов.

— И?

— Она писала прозу. Довольно дурацкую, так ведь?

— Нет, не так, если, конечно, вы не считаете дурацкими произведения Генри Джеймса'[60]. Она тоже затрагивает вопросы взаимодействия европейской и американской культур, нуворишей и потомственных богачей, социальных классов, доверия и предательства.

— Но ведь Джеймс писал очень серьезно, верно? — уточнил Сэм.

— У него есть и смешное. У Франклин легкий стиль, но ведь она этого и добивалась. Тут все как в хорошо испеченном флане'[61], понимаете? — Все посмотрели на меня, словно на идиотку, поэтому я пояснила: — Я имею в виду вот что: пирог очень нежный и легкий, но в нем куча яиц и крем — они и делают его таким.

— Ням-ням, флан, — пробормотал Гэбриел.

Эдна посетовала на мое невежество и заявила, что подобные идеи — прямой результат плохого образования. Я не заглотила наживку и не стала расспрашивать госпожу Грант, как и чему училась она. Потому что была уверена — она наверняка заявит, что получала стипендию Родса'[62], переводила Библию с арамейского или изобрела земное притяжение, а то и еще что похлеще.

Освальд весьма эротично провел указательным пальцем вдоль своей шеи, до самого воротника, и проговорил:

— Мне кажется, Франклин — замечательная писательница. Когда читаешь ее рассказы, нетрудно вообразить ее саму. Как будто ты с ней знаком.

Странно, что его ощущения были настолько сродни моим.

— Пожалуй, в ее творчестве есть нечто… даже не знаю, что… очень сильно отличающее ее от других. А что с ней случилось потом? — поинтересовалась я.