А что же собор? Оговорку, будто Дашкова собиралась «сидеть» среди жен полковников, еще можно объяснить неточностью Марты Уилмот. В православных храмах не сидят, тем более в присутствии императрицы, в момент коронации. А вот для западной церкви это в порядке вещей, и девушка из семьи протестантских священников, записывая воспоминания княгини, совершила ненамеренную ошибку. Но как быть с утверждением, будто великий князь отсутствовал? В течение всей церемонии он находился на так называемом «месте цариц» — под второй резной сенью{377}. Возможно, Дашкова не заметила его из-за толчеи? А поднявшись на шестой ярус деревянной галереи — не разглядела издалека?

Павел Петрович действительно болел, о его слабом здоровье и о молитвах императрицы за выздоровление сына писали своим дворам послы и сообщали русские газеты. Но Екатерина II не могла допустить, чтобы наследник не принял участия в ее венчании на царство. Это навело бы придворных и иностранных министров на печальные мысли — либо мальчик удален намеренно, либо его сторонники так сильны, что демонстрируют свое презрение к коронации «узурпатора». Если бы цесаревич остался дома, в соборе не присутствовал бы и его воспитатель — Панин. В таких условиях неприход Дашковой выглядел как согласованные действия глав партии наследника. Недаром «друзья» уговаривали княгиню не ехать.

Если Екатерина Романовна все-таки манкировала коронацией, объяснимо заблуждение на счет Павла и тот факт, что в камер-фурьерском журнале нет ее фамилии.

Положение Дашковой изменилось только в Грановитой палате. Там государыня раздавала награды и могла сравнять видимую субординацию с невидимой. Пожалования получили 84 человека.

Дашкова названа четвертой — она стала, наконец, статс-дамой и обрела законное основание всюду сопровождать Екатерину II{378}. Орловы в списке уступали первенство знатнейшим персонам, их имена находились на 34, 35 и 36-м местах. Трое братьев стали графами, Григорий получил чин генерал-поручика и должность генерал-адъютанта. Алексей удостоился ордена Святого Александра Невского.

Косвенным подтверждением того, что Дашкова не побывала в соборе во время коронации, явился сделанный ею для журнала «Невинное упражнение» перевод отрывка из поэмы древнеримского стихотворца Марка Лукана в переложении француза Ж. де Барбёфа. В ней гордый республиканец Катон отказался войти в храм Юпитера, чтобы гадать о будущем. Узнав о победе Цезаря, он выбрал самоубийство, поскольку «мужественна смерть почтеннее оков».

Что будет с нами впредь, когда теперь не знаем

В грядущи времена, когда не проницаем;

Почто ж нам суетно стараться узнавать,

Полезней то не знать, что хочет он скрывать.

Эти строки Екатерина Романовна обращала к тем «друзьям», которые советовали ей смирить катоновскую гордость и преклониться перед «цезарем», чтобы обеспечить себе блестящую будущность. Но римский герой отказался вступить в храм, а княгиня сделала все возможное, чтобы туда проникнуть и занять почетное место. Такова была разница между литературным образцом и низкой жизнью. Прикрывать уязвленное самолюбие тогой классических страстей значило соответствовать культурному коду эпохи.

Дашкова быстро поняла это и, со своей стороны, приложила к созданию персонального мифа не меньше сил, чем ее венценосная подруга. Она уже становилась легендой на страницах сочинений иностранных авторов. То же самое могло случиться и с отечественными, будь журналистская и салонная культура в России более развита. Но в 60-е годы XVIII века газеты печатали главным образом официальные сведения, толстые журналы едва-едва начинали торить дорогу, а разговоры в гостиных не имели широкого резонанса.

Однако княгиня попробовала. Часто встречавшийся с ней в Москве Рюльер писал, что Дашкова проводит время «в отборном обществе умнейших людей»{379}. Та действительно вращалась среди наиболее образованных вельмож и литераторов. Ее частым гостем был M.M. Херасков, вскоре муж представил ей И.Ф. Богдановича, своего старого протеже. Появилась идея издавать журнал. Им стало «Невинное упражнение», выходившее с января по июнь 1763 года. Было выпущено шесть номеров, большим для того времени тиражом — 200 экземпляров. Княгиня много переводила, а позднее писала сама. Участие в периодическом издании, поиск авторов, выбор текстов оказались той интеллектуальной отдушиной, в которой Дашкова так нуждалась, устав «толкаться в стаде придворных».

Княгиня обладала не только политическими, но и литературными амбициями. Надо сказать, весьма обоснованными. Ее стихотворные переводы отличает простой, понятный язык. А всё направление журнала, заданное именно Екатериной Романовной, — просвещенческое в широком плане, — обнаруживает свободно мыслящего человека.

Позднее княгиня много раз напишет о долгах мужа. При этом журнал издавался на средства покровительницы. «Невинное упражнение» стало ее дорогой игрушкой. Кто-то платит за наряды, кто-то за журналистику. Михаил Иванович не имел морального права возражать. Жена только выкупила его прежние векселя. Теперь мужу стоило промолчать, даже читая галантные мадригалы Богдановича. Это были вольные переводы из шеститомной французской антологии любовной лирики «Сокровища Парнаса».

Переложения Богдановича — лучшее в русской лирической поэзии той поры. Никто до него так смело и просто не обращался к предмету страсти:

Я буду жить затем, чтоб мне тебя любить;

А ты люби меня затем, чтоб мог я жить.

Кто был адресатом? Являясь переводами, стихи Богдановича не требовали персонификации образа прекрасной дамы. Но общение с Дашковой — супругой старого покровителя и теперь покровительницей, меценатом — не могло по канонам времени не вызывать галантных славословий.

Я все, что без тебя, Кларисса, ненавижу.

Я счастлив в те часы, когда тебя я вижу.

Современные читатели так привыкли к образу Дашковой — синего чулка, в 27 лет выглядевшей на 40, что с трудом представляют себе пленительную молодую даму, способную вызывать сильное чувство.

Всечасно страсть моя, Климена, возрастает,

Одна ты царствуешь в желаниях моих;

Но ах! В твоей душе любовь не обитает,

А только лишь она видна в глазах твоих.

Екатерина Романовна так старалась подчеркнуть верность мужу, чисто семейные отношения с Паниным, — что и здесь перегнула палку. Ее перестали воспринимать как женщину.

А ведь она вовсе не была «весталкой».

Без тебя, Темира[20],