Разумеется, экран способен только отражать реальность. Там жизнь не совсем реальная. И она прекрасно это понимала, но это все же давало ей возможность поближе подобраться к миру других людей. И, наблюдая за этим миром через экран компьютера, Lady of Shalott ждала кого-то, надеясь, что он втащит ее туда, за экран, в зазеркалье, и увидит ее лицо…

Он улыбнулся про себя, читая электронную почту. Вообще-то в такую пору посланий было очень немного. Недаром это называется «ночная смена». Впрочем, он был доволен, что работает именно в ночную смену, чувствуя себя призраком в знакомой темной студии, вдали от взглядов и шепота других.

Большинство людей находило, что при дневном свете на него и смотреть-то тяжело. И дело даже не в форме его лица — она была отнюдь не уродлива, а всего лишь, пожалуй, немного эксцентрична, — а в безобразном родимом пятне, которое страшно его портило. Это пятно было похоже на вспухший красный след от пощечины, нанесенной неким разъяренным божеством.

Впрочем, некоторым удавалось скрыть неприязненную реакцию. Одни просто улыбались, глядя на него в упор, словно пытались улыбкой компенсировать свое отвращение. Другие, напротив, никогда не смотрели прямо на него, а старательно фиксировали взгляд в некой точке чуть выше его головы. Третьи вдруг становились преувеличенно веселыми и начинали выказывать по отношению к нему какую-то особую доброжелательность. Но были и такие, кто любым способом старался избежать не только общения с ним, но и пребывания в непосредственной близости от него.

Хуже всего, конечно, вели себя женщины и дети: дети попросту не способны были скрыть застывший у них в глазах ужас, а женщины — откровенную жалость. С другой стороны, он заметил, что некоторые женщины испытывают к нему даже какое-то странное влечение — этих он ненавидел особенно сильно. Обычно это были особы средних лет и зачастую с избыточным весом — этакие «мамаши», любительницы кормить и воспитывать, только и мечтающие, как бы приручить этого монстра. Да, эти для него были страшнее всего, и он всегда старался любым способом отогнать их от себя, но они, цепкие, точно сорные травы, видели в его нарочитой грубости зародыш чего-то такого, что могло, созрев, помочь им обрести спасение.

Интернет всегда служил для него убежищем. Там никому не нужно было видеть его лицо. Там он мог существовать как аватар — в виде слов на экране, в виде голоса, доносящегося из темноты. Весь мир Интернета был к его услугам — только исследуй! И в этом мире не только он не имел лица, но и все прочие тоже.

Он снова проверил почту. Ага, вот и она: [email protected]. Она часто просила передать ту или иную песню, а иногда приписывала к своей просьбе маленький рассказик о том, что делала сегодня, или поясняла, почему выбрала именно этот трек, или просто излагала какую-то внезапно пришедшую ей в голову мысль…

«Дорогой Фантом, — она всегда так начинала свои послания, — ты никогда не задумывался, что случается с музыкой, когда она умолкает? Звуковые волны, конечно же, продолжают свое движение, так что, мне кажется, музыка вообще никогда не останавливается, как бы продолжая наматываться в пространстве на некую невидимую кассету, чтобы ее мог поймать и послушать любой. Когда падает звезда, говорят: загадай скорее желание — но разве нельзя загадать желание, слушая какую-то песню?»

Он никогда ей не отвечал. Фантом не вступает в частную переписку. Впрочем, ее это ничуть не обескураживало. Да она, похоже, и не нуждалась в его ответах. Мало того, в последнее время ее приписки стали гораздо длиннее, чем раньше. Возможно, сказывались чары темноты и этот экран, как в исповедальне. Она уже успела сообщить ему множество подробностей личного характера — вообще-то она рассказывала ему обо всем, кроме одного, самого главного: почему она ему пишет, осторожно, ощупью пытаясь пробраться в его мир…

«Мне нравятся песни, которые ты включаешь в репертуар, — писала она. — И очень нравится, как ты их подбираешь — одну к другой, а не наобум, — чтобы получилась как бы некая связная история. Интересно, а это твой настоящий голос я иногда слышу? Или это просто связки, записанные каким-то другим диджеем?»

Такого вопроса ему еще никто не задавал. Голоса на радиоволнах — разудалая полуночная болтовня — всегда получали массу постов от своих фэнов. Но эту девушку, похоже, интересовал не столько его голос, а то, что происходит за кулисами. Умная девочка, подумал он. Понимает, что все это сплошная фальшь, умело подтасованное старье, которое только притворяется передачей в прямом эфире. Похоже, и для нее привлекательность «ночной смены» связана как бы с неким разделенным опытом, с ощущением того, что кто-то, некий ведущий в этот поздний час беседует с тобой, делится своими мыслями…

Да кому это нужно — бодрствовать до трех часов ночи, слушая какие-то старые записи?

Ей. Уж она-то непременно станет их слушать.

И он стал еще более тщательно составлять программы ночных передач, ибо знал: она их слушает очень внимательно. Теперь он старался каждую передачу превратить в увлекательную игру, перемежая разговор о музыке собственными, остроумными и весьма ироничными комментариями, касавшимися текущих событий, новых фильмов и спектаклей, а порой даже собственных снов…

«Дорогой Фантом, вчера ночью мне показалось, что ты очень одинок. Так много печальных, даже слишком печальных песен! Так много мелодий в ре-миноре! Может, у тебя имя начинается с буквы Р? Я все пытаюсь представить себе, как оно может звучать: Роберт? Ричард? Ринальдо? Нет, так нельзя. Скорее всего, у тебя вовсе нет имени. Ведь фантомам иметь имя не полагается, верно?»

Да, и мечты фантомам иметь тоже не полагается, подумал он. Особенно такие опасные. Он налил себе чашку чая, затем прошел в ванную, включил верхний свет и стал медленно, тщательно изучать собственное лицо.

Вообще-то он редко этим занимался. Но иногда все же приходилось — ведь любому человеку несколько раз в жизни приходится испытать страдание, прежде чем он станет взрослым. Если бы она увидела меня сейчас, думал он, она бы, наверное, отреагировала как и все остальные. Конечно же, не сумела бы справиться с собой, и он увидел бы в ее глазах то самое выражение полужалости-полуотвращения, и это был бы конец. Такое уже случалось и раньше. И впредь будет случаться. И все же… все же…

«Дорогой Фантом, я бы так хотела…»

Чего бы она хотела? Наверное, чтобы он ей ответил? Нет, больше всего, оказывается, она хотела бы услышать его голос. Дисплей Брайля всегда такой безликий, он крадет у слов звучание, у фразы — интонацию. Она хотела бы узнавать его по первым же звукам голоса, по особенностям его говора, по тем ударениям, которые он ставит, по структуре предложений.

«Дорогой Фантом, — писала она, — а знаешь, о чем я мечтаю? Я мечтаю о невероятной возможности — услышать твой голос. У меня очень хороший слух, и голоса для меня чрезвычайно важны. Как и всевозможные акценты, выговоры и тому подобное. Я могу услышать в толпе фальшь или притворство за двести шагов…»

«Фальшь или притворство. Неужели это обо мне? — подумал он. — Неужели я все-таки монстр, который лишь считает себя человеком?» Ему безумно хотелось осуществить ее заветную мечту. Нет, это было бы ошибкой. К тому же подобной выходки ему никогда не простят. Влезть в передачу с каким-то личным обращением — да за такое могут запросто уволить, а куда он пойдет, если потеряет эту работу? Что он будет делать в мире дневных людей?