«Энни наверняка бы понравилось», — подумал Майкл и отчего-то вдруг испытал острую боль. Да, ей наверняка понравилась бы и старинная плита с духовкой, и тщательно отчищенная металлическая кухонная посуда на стене, и камин, и мясная кладовая, и буфет, и изрезанные-изрубленные гранитные кухонные столешницы. Нет, это же просто смешно! Нечего и думать об этом. С опозданием на целых пятнадцать лет он наконец отыскал такой дом, о каком Энни всегда мечтала!

Майкл начинал понимать, что домам, как и людям, нужно, чтобы их любили. А этот дом слишком долго пребывал в полном небрежении. И теперь перед Майклом стояла нелегкая задача — вновь вдохнуть в Особняк жизнь.

Он был сыном строителя, и прежде чем его почти полностью захватил театр, отец успел научить его многим вещам, предназначение которых только теперь стало ему совершенно ясным. И хотя такие сложные операции, как замена водопровода, канализации и электропроводки, выходили, разумеется, за пределы его возможностей, он все же чувствовал, что вполне способен применить на практике многие из своих навыков, которые считал давно забытыми.

Сперва Майкл работал, просто чтобы заглушить невыносимую душевную боль и ни о чем не думать. Он работал, пока на ладонях не вздувались кровавые пузыри, а сам он не начинал кашлять, ибо легкие его то и дело забивало пылью. Он работал, пока у него не начинало болеть все тело, а сам он настолько не отупевал от усталости, что все желания, кроме желания отдохнуть, отступали на второй план. Но вскоре мучительное чувство усталости прошло, и Майкл стал находить определенное удовольствие в простом физическом труде — он циклевал и полировал деревянные полы, отдирал дощатые филенки со старинных дубовых дверей, на которых обнаружил потрясающую резьбу, штукатурил стены и красил их с помощью валика, шпатлевал и тщательно затирал щели на поврежденных деревянных панелях. В итоге он вскоре заметил, что тихонько напевает за работой — он как раз удалял очередной кусок рассохшегося паркетного шпона, под которым виднелся прекрасный дощатый пол из смолистой сосны…

«Что происходит?» — думал он. То, что начиналось почти как наказание, постепенно превращалось в истинное наслаждение. Руки его окрепли, и кровавых мозолей он уже больше не натирал; мышцы больше не болели, тело работало легко и эффективно. Такое ощущение, будто он, сдирая со старого дома эти слои небрежения и забвения, одновременно и с самим собой проделывал то же — сбрасывал с себя прежнюю несчастливую жизнь слой за слоем, точно змеиную кожу. И теперь, работая в одиночестве в пустом доме, он еще и с удовольствием пел, причем исключительно для себя, в кои-то веки оставляя без внимания и жертвоприношений пыльного, почти забытого, старого бога сцены.

Так прошло полтора месяца. Наступило лето. Все это время Майкл практически не выходил из дома и с удивлением обнаружил, что его нынешние соседи ведут себя в высшей степени благоразумно и сдержанно, во всяком случае, никто к нему не приходил, никто не беспокоил. Мобильная связь в старом доме почему-то была крайне плохая, возможно, из-за высоких деревьев, но SMS все же проходить ухитрялись. По SMS Майкл заказал доставку необходимых для ремонта материалов и договорился с окрестными рабочими. Что же касается еды, то рядом была закусочная, где готовили неплохие сэндвичи, впрочем, у него и аппетита-то особого не было. Хотя энергия била ключом. Майкл успел уже более-менее привести в порядок несколько комнат, когда ему стали попадаться некие ключи к прошлому этого дома: кожаные детские туфельки, спрятанные в камине, пачка дешевых сигарет под паркетом, явно забытая кем-то из рабочих (он наверняка потом проклинал собственную забывчивость), разрозненные страницы газеты 1908 года. А в классной комнате он обнаружил имена, вырезанные на нижней стороне подоконника.

Чем больше следов прежней жизни он находил, тем сильнее дом его заинтересовывал. Еще относительно недавно Особняк принадлежал д-ру Грэму Пикоку,[86]а после его смерти так и стоял пустой, пока его не выставили на продажу вместе с большей частью имевшегося в нем имущества. Агентство по приведению старых домов в порядок оставило в Особняке лишь встроенную мебель да осветительные приборы, ну и еще некоторые из самых громоздких предметов, находившихся там, видимо, с первых дней его существования. Что же касается истории Особняка, то, согласно проведенному Майклом расследованию, доктор Пикок уже довольно пожилым человеком унаследовал этот дом от умерших родителей, а первоначальными владельцами Особняка были родители его матери, в девичестве носившей фамилию Ланди. Мисс Эмили Ланди была в семье единственной дочерью и имела двух братьев.

Ее отец, Фред Ланди, был довольно крупным промышленником, текстильные фабрики Ланди знала вся страна. Он был женат на Фрэнсис Ливерсидж, дочери торговца чаем из Ливерпуля. У них родились трое детей — Эмили, Нед и Бенджамин, умерший во младенчестве. Майклу очень хотелось узнать, не принадлежали ли те крошечные башмачки, которые он нашел в камине детской комнаты, этому давным-давно умершему мальчику, не сунула ли их туда сама Фрэнсис, исполняя тайный предрождественский ритуал…

За минувшие полтора месяца Майкл не сделал ни одной попытки встретиться с бывшей женой. Он старался даже не думать об этом, понимая, какую боль испытает, вновь увидев ее, — но еще больнее было бы вновь встретиться с любимыми детьми. Но, проведя месяц в разлуке с семьей, он все чаще стал замечать, что думает о том, как бы отнеслась Энни к его новому дому. Он прямо-таки видел, как она с восхищением разглядывает старинные каменные плиты кухонного пола, тщательно им отчищенные, как их дети — девятилетняя Холли и шестилетний Бен — носятся по саду, высматривая, где лучше построить шалаш или домик на дереве, как обследуют чердак и восторгаются детской комнатой, которую Майкл уже успел отделать.

В конце концов, он все-таки решил пригласить их в Особняк и показать плоды своих немалых усилий, хотя реставрационные работы были еще далеки от завершения. Но, по крайней мере, крышу уже поставили новую, прочную, а в некоторых комнатах даже успели настелить полы. Майкл действительно гордился проделанной работой, собственными успехами по переустройству дома он гордился куда больше, чем любым самым успешным выступлением на сцене.

Целый день перед приездом Энни с детьми он старательно выкашивал дорожки и заросшую травой лужайку, пытаясь привнести в этот растительный хаос хоть капельку порядка. Занимаясь этим, он обнаружил в зарослях чудесный декоративный прудик и фонтан в виде русалки, при виде которых испытал совершенно детский восторг.

Энни и дети должны были прибыть к четырем, но не появились и в пять. Телефона в Особняке не было, Майкл проверил свой мобильник, обнаружил там SMS от Энни, и ему показалось, что в ушах у него звучит ее ломкий голос: «Майкл, мне, право, очень жаль. Я думала, что готова, но оказалось, что это не так. Дети сейчас ведут себя очень хорошо, они совершенно успокоились, и мне страшно не хотелось бы снова их будоражить. Хотя, возможно, через пару недель мы все-таки тебя навестим. Береги себя, Э.».

Он стер послание. Приготовил себе чай. Передохнул немного и снова взялся за работу — теперь он трудился над большой ванной, где на полу сильно потрескалась плитка. В сарае он отыскал целую коробку запасной плитки и надеялся, что этого ему вполне хватит на весь ремонт. Через полчаса он уже успокоился и вовсю напевал за работой. И его чудесный голос вновь парил в воздухе, точно волшебная птица.