укуса. Они были настолько милыми, что я хотел слегка прикусить их зубами, отчего она бы стала извиваться.

Я делал всё, что мог, лишь бы смотреть ей в глаза, даже когда наши тела приближались всё ближе и ближе, пока расстояние не составило считанные миллиметры. Касание здесь, толчок там, наши руки чаще прижимались друг к другу, чем не прижимались. Я умирал тысячу и две смерти, потому что, мне приходилось отчаянно отдаляться от неё настолько, чтобы она не смогла разглядеть абсолютно синие, в прямом и переносном смысле, яйца, которые только могут быть у мужчины. Но время от времени она смотрела в сторону или закрывала глаза, пока говорила, и мой взгляд спадал по гладкой нежной шее к намёку на её грудь и даже глубже.

Я должен жениться на её сестре.

— Как мы это сделаем? — спросила она меня.

Мой голос проскрипел:

— Сделаем что?

— Выберемся из бассейна? Мы же можем заработать переохлаждение.

У меня была одна очень хорошая идея того, как мы оба могли бы согреться.

Я качнул головой вправо, в сторону мраморных ступеней, ведущих наверх.

— Можешь просто доплыть до края с мелководьем и вылезти там.

Я предложил свою спину, когда она выбрала маршрут через мелководье. Я закрыл глаза и грёб по воде, заставляя себя думать о Волчице, документах, и других мерзких вещах, таких как женитьба на Изабель или, блин, просто то, как я дотрагиваюсь до сестры Эльзы. Я не мог контролировать клацанье зубов, и боялся, что мои губы посинели. Но я переживал, что женщине позади меня ещё хуже, потому что звук её стучащих зубов отзывался эхом по всему залу.

Обняться же можно? По-дружески? Чёрт, один раз я видел, как они с Мэттом обнимались (и, ради всего святого в этом мире, пожалуйста, надеюсь, что это было всего лишь раз), и я почти на все сто процентов уверен, что она ничего к нему не испытывала. Я мог бы обнять её. Согреть до того, как мы вернёмся в главное здание. Узнать, каково это — чувствовать её тело в своих объятиях.

Я подождал, пока она не сказала, что настала моя очередь. Я нырнул на дно, чтобы достать свой ботинок до того, как вернуться назад к выходу, ближайшему к месту, где я оставил своё полотенце и одежду. Эльза отвернулась в сторону, рассматривая статую так, будто она была самой потрясающей вещью в мире.

Возможно ли, что лишь я один чувствовал это?

Я снял полотенце и быстро оделся, потом подошёл к ней, зажав в руке мокрый ботинок. Одежда прилипла к моему телу. Всё, чего я хотел, это дотронуться до неё. Обнять её. Боже… Как же я мечтал об этом!

— Ты в порядке? — мой голос хрипел.

Она кивнула, её спутанные сырые волосы скользили по её плечам, спадая ниже на спину.

— Просто холодно.

Казалось, ей было не просто холодно. Она выглядела ужасно расстроенной.

К чёрту! Я дал волю своему желанию. Бросив ботинок с полотенцем, я притянул её в свои объятия. На какую-то долю секунды её руки были сложены на груди, но потом опустились и обвили меня. И потом она выдохнула. Это был не грустный выдох или выдох смирения. Думаю, она выдохнула от облегчения. От блаженства.

— Спасибо, — прошептала она в мой свитер.

Боже, держать её в руках было изумительно, словно она была создана для того, чтобы я обнимал её, а я — чтобы она обнимала меня. Потребовалось всё моё самообладание на то, чтобы не наклонить голову и не целовать её, пока она не согреется.

— Я знаю, у тебя есть озеро Комо, — пробормотала она, — но каким бы коротким оно ни было, я думаю, что это было самым лучшим знакомством с купанием голышом, какое только может быть у девушки.

Я закрыл глаза, прижимаясь щекой к её виску. Если бы я мог говорить, то сказал бы ей, что сомневаюсь, что смогу снова купаться нагишом, не желая, чтобы это было здесь, с ней.

Глава 32

Эльза

— Нет.

— Прошу прощения?

Я втянула воздуха для уверенности и повторила так чётко, как только можно, когда ужасаешься тому, что кто-то совершает глупую ошибку:

— Нет.

Папа заёрзал в своём кресле, его ладони были сложены домиком у рта, в то время как он рассматривал меня. Из включенного динамика телефона, стоявшего у него на коленях, лаяла моя мать:

— Что она только что сказала?

Мои пальцы сцепились вместе на коленях, чтобы скрыть нараставшую и, угрожавшую разрушить всё мое тело, дрожь.

— Ты просишь меня выйти замуж за кого-то, кого я….

— А, — спокойно прервал меня отец. — Здесь явное недопонимание. Я не прошу, Эльза. Я отдаю распоряжение. Да-да. Здесь, утром нашего последнего, полного дня в Калифорнии, ты выйдешь замуж за Матье. Придётся поторопиться.

Я копнула глубже в свой родник ресурсов, чтобы подсобрать храбрости.

— Я не люблю его.

Голос матери зашипел с того конца провода.

— Не любишь его? — усмехнулась она. — Ты ребёнок или будущий правитель Ваттенголдии? Причём здесь любовь, когда есть долг перед троном и семьёй?

Отец добавил ещё резче:

— Мы с твоей матерью не любим друг друга, зато Ваттенголдия сегодня намного влиятельнее, чем была многие века. Наш долг сохранить всё так, как есть.

Моя мать даже не обиделась на его оценку их отношениям.

— К тому же остаётся работа, чтобы помочь Ваттенголдии продвинуться на сегодняшние мировые рынки. Часть её — получение доли финансов Шамбери. Ты, как никто другой, знаешь, как нам нужен капитал для расширения нашей роли на рынках судовых реестров.

— И чтобы нас стало лучше видно на мировом туристическом рынке, — быстро добавила моя мать.

В другое время мой рот был бы закрыт. Спорить было бесполезно, особенно когда отец заметно напрягся, глаза его сузились, а жилки на шее напряглись. Он был крайне серьёзен насчёт того, что говорил, и из своего опыта я знала, что когда он доходил до этого места в споре, диспут был исчерпан.

Он уже всё решил, как и моя мать.

Как и я.

— Браки по расчёту — устарелое понятие. Многие представители других королевских семей вступают в брак с теми, с кем хотят, не нанося ущерба собственной стране.

— Ты придаёшь слишком большое значение средствам массовой информации, — когда моя мать это говорила, пальцы Его Светлости опустились и стали постукивать по деревянной ручке кресла. — Большинство из этих браков были организованы в рамках переговоров за закрытыми дверями. Политика и необходимость всегда были движущими силами королевских