– Ты придешь? – у мамы в глазах загорелась надежда.

– Ни за что не пропущу, что ты. Хоть я, может быть, и не понимаю, зачем вам жениться.

– Когда ты так говоришь, ты звучишь совсем как Файка. Неужели нужен какой-то повод? Не все же женятся, потому что они беременны!

Я вздрогнула, словно мама меня неожиданно кольнула в бок булавкой. И улыбка сползла с моего лица.

– Да. Ты права. Не все, – сухо ответила я. – Только я.

– Подожди, подожди, я не хотела…

– Я знаю, что не хотела. И я знаю, что заслужила. Все, что ты когда-либо говорила, все, что Фая говорила, – все это правильно и справедливо. Если бы я еще знала, как быть такой правильной и справедливой и делать именно то, что в моих интересах. И выходить замуж просто потому, что это любовь. А не по залету, из которого я потом старательно леплю эту самую любовь. А от нее штукатурка отваливается кусками.

– Лиза! Пойди ко мне сюда! – потребовала мама. Она положила Василису в коляску и силой притянула меня к себе. Нет, я не сопротивлялась, просто это было что-то новое – по крайней мере, для моей мамы. Она обняла меня на американский манер, как в бесконечных голливудских фильмах, где все проблемы можно решить, просто постояв несколько секунд обнявшись. Мы стояли так, и ровным счетом ничего не происходило, и все же каким-то образом мне стало легче. Как будто отпустили вожжи, и я смогла чуть затормозить и вдохнуть полной грудью.

– Я тебя очень люблю, Лиза. Я хочу, чтобы ты всегда помнила об этом. И тебя, и Фаю, и твоих деток, я всех вас очень люблю.

– Зачем ты мне это говоришь? Да еще так торжественно? Ты меня только пугаешь? – я отстранилась. – Что-то происходит? Я чего-то не знаю?

– Лиза, неужели я не могу тебе просто сказать, что я тебя люблю? – пожала плечами мама.

– Скажи мне, что все хорошо, что ничего не меняется и все остается по-прежнему. Скажи, потому что мне этого так не хватает в последнее время. И твоих пирогов.

– Но ты и сама печешь отлично, – удивилась мама. – Не прибедняйся, пожалуйста.

– Не буду, – покорно согласилась я. – Ты тут справишься с моей гвардией?

– Да уж справлюсь как-нибудь. И зачем тебе бинокль, скажи на милость? Какие театры в воскресенье с утра?

– Фая заберет детей вечером. Это если я не успею. Но я, скорее всего, уже освобожусь к тому времени, – соврала я. Вроде получилось убедительно. Врать я, кажется, выучилась. Умница дочка.

Я не стала говорить маме о том, что Фаина вообще не в курсе моих планов. Собственно, в этом и заключался план – заставить их, вынудить их пообщаться. Дурацкий план. Однако часто именно такие – единственные, которые срабатывают с каким-никаким эффектом.

– Чем ты так занята, куда тебя несет? Вечно у тебя какие-то проекты. Что, такие неотложные психологические дела, что нужно бросать детей? – В голосе мамы прозвучало недоверие напополам со скепсисом. Что ж, я к такой реакции давно привыкла.

– Да, именно они, – кивнула я и вышла. Если вдуматься, все дела на свете – психологические, если в них замешаны люди. Потому что все, что делают люди, поддается логике лишь с натяжкой. Снег шел тихо, мягкие белые хлопья падали мне на лицо, на плечи, на руки. Я шла и слушала тишину. Я шла пешком до самого метро.

Иван, московский контакт краснодарских наркодельцов, жил рядом с метро «Аннино». Вряд ли это были его настоящее имя и настоящий адрес. Сережа считал, что он едет к владельцу злосчастного «Рено». К кому бы он приехал на самом деле, если бы не решил заехать ко мне, – совершенно другой вопрос. Иван Кириллович Банщиков – владелец автомобиля, по документам на машину, которые прилагались к уголовному делу. В Сережином «Рено» были обнаружены рукописная доверенность, не имеющая никакой юридической силы, и вполне реальное свидетельство о регистрации транспортного средства. Возможно, поддельное. Но, может быть, и нет. Я перечитывала материалы дела столько раз, что, кажется, не просто запомнила их наизусть, но даже помнила, где, на каком листе, имелись помарки или были загнуты углы.

В Москве Сережа должен был доехать до этого адреса в Аннино, остановиться у дома и позвонить по телефонному номеру, который я тоже успела заучить наизусть. Я не звонила по нему, это показалось мне глупым, неоправданным риском. Я решила, что сначала стоит приехать и осмотреться на месте, но теперь уже это решение казалось мне глупым. Я не знала, что мне осматривать. Я стояла в засыпанном снегом дворе около совершенно обычного, длинного, как Китайская стена, высокого панельного дома. Таких домов в Москве так много, что визуально их невозможно даже отличить одно от другого. Серые стены улетают в голубое небо, они испещрены темными линиями какой-то специальной известки – дома старые, их стены многое видели, пережили несколько десятков лет и зим, они потрескались, их чинили, замазывали, латали.

В окнах – шторы, на балконах – хлам. Дорога во дворе тупиковая, висит «кирпич». Въедешь – не выедешь. Сюда Сережа должен был пригнать машину с героином. Здесь их должны были арестовать вместе с Иваном Кирилловичем Банщиковым. Отсюда, в случае ареста, не скроешься, не отгонишь машину в безопасное место.

А может, его вообще должны были арестовать одного? Что, если никакого Банщикова, в принципе, нет и не задумывалось?

– Незачем. Незачем терять такую кучу героина, – пробормотала я самой себе под нос. Это было очевидно. Да, здесь никто не жил, никакого Банщикова. Но кто-то другой скрывался за телефонным номером. Кто-то, кому Сережа должен был позвонить и получить дополнительные инструкции. Кто-то ждал героин. Возможно, до сих пор ждет. На это и был мой расчет. Дрожащими руками я достала из кармана купленный накануне телефон – кнопочный, самый дешевый из всех возможных, и принялась набирать эсэмэс.

«…Нужно поговорить. Нас обоих хотели подставить. Не говорите никому, просто приходите один в «Мак» рядом с «Аннино». Я буду там…»

Улетело. Я буду там. А придет ли Иван-царевич или прискачет серый волк, чтобы порвать меня в клочья? Все равно выбора у меня нет. Снег почти прекратился, и небо сияло волшебной синевой. Самое милое дело в такой день кататься на санках в Крылатском. А я – тут. Завязла в болоте чужих неверных решений и собственных ошибок. Ошибка номер один – думать, что «если я ему даже не изменяю», то все хорошо и я ни в чем не виновата, я чиста, как этот самый февральский снег. Ошибка номер два…

«…жди, я приду…»

Ответ пришел через восемь минут двадцать две секунды. Сердце ухнуло, и что-то горячее разлетелось в крови. Человек за миллионы лет жизни на нашей полной сюрпризов планете приучился реагировать на сложные опасные события двумя базовыми способами – драться или убегать. Оба способа требовали отключения всего лишнего, кроме тех частей сознания, что помогали в реализации этих двух базовых ответов на все на свете.

Драться. Бежать. Либо драться, либо бежать.

Я резко вдохнула, пытаясь справиться с физическим переживанием страха, но подавилась собственной слюной, раскашлялась и кашляла долго, мучительно сражаясь за возвращение контроля над своими легкими. Беги, дура, куда ты лезешь, куда тебе драться. Ты можешь снова ошибиться, и тогда самый страшный кошмар может случиться наяву. У тебя дети. Куда, куда тебя черт несет? Что теперь? Ты не подготовлена для таких ситуаций, ты не тренированна, не образованна, не спортивна. Ты даже в бадминтон не играешь, в отличие от сестры. Что, если ты ошибешься? Что, если ты не успеешь убежать? Да, у тебя есть преимущество, но оно такое маленькое, такое жалкое, что просто смешно рассчитывать на него.