заметила, что вокруг нет крови. Вообще ни капли. Но как такое возможно? Я же продырявила ему грудь и живот? Почему нет крови!

Но Аид уже поднимался с пола, покачиваясь. На его груди и животе зияли два отверстия, через которые просвечивало что-то блестящее. Бронежилет. Этот ублюдок надел на себя бронежилет.

Внутри все разрывалось, просто разбивалось вдребезги. Потому что я так рассчитывала на эту возможность! Так надеялась, что он сдохнет! Просто не понимаю, как так могло случиться… Надо было стрелять в голову!

Александр Еремеев же распалялся, впадая в какое-то совершенно неадекватное состояние. Глаза его наливались красным. Мне казалось, что я вижу расползающиеся сеточки на белках. А еще он орал.

Кричал не своим голосом, напоминавшим скорее визг:

– Идиоты! Дебилы конченые! Почему я должен все решать за вас! Почему должен думать за вас! Эта дура запросто могла бы пристрелить меня! За что я плачу вам деньги?!

Он подошел к ближайшему хмурому охраннику и ударил его. На удивление, тот лишь опустил глаза в пол, хотя был как минимум в два раза больше.

Я бросила короткий взгляд на мать Олега и встретилась с ее ошарашенными глазами. Голубые радужки сверкали, а руки судорожно сжимали легкое голубое платье. Губы женщины дрожали, и по выражению ее лица было понятно, что она в любую секунду готова броситься ко мне.

А еще что она хочет узнать, где ее сын. Матушка всегда учила меня, что в любой ситуации можно найти положительные стороны. Не смогла убить отца Олега – это плохо. Но это же избавило меня от необходимости сообщать ангелу напротив, что ее единственный ребенок мертв.

Аид все еще орал как не в себя, пинал и пихал охранников, обещал им кары небесные и отсутствие зарплаты. У единиц сжимались руки в кулаки, и никто не посмел даже слова молвить в противовес. Никто не возразил и не дал отпор.

Неужели у них такая большая зарплата, чтобы спокойно сносить подобное? Неужели у людей совсем чести нет? Настолько привыкли к своему «хозяину»?

Я облокотилась на спинку кресла и снова закинула ногу за ногу. Надо успокоиться, а то тошнота вернулась, меня сильно замутило. Такими темпами я еще и испорчу эту замечательную мебель.

Но, кажется, маневр не остался без внимания. Аид зацепился за меня взглядом и заорал пуще прежнего:

– Ты! Сука! Посмела руку на меня поднять! Да я тебя в порошок сотру! Да если бы ты не носила моего внука, то я бы прирезал тебя собственными руками! Подлая шлюха!

Тошнота усиливалась, и мне внезапно стало абсолютно плевать на его истерику. Он же подлетел ко мне и сделал роковую ошибку. Решил встряхнуть. Перед глазами все покачнулось, и я попыталась отпихнуть его, шипя:

– Пусти, меня сейчас стошнит!

Но разве можно остановить безумца, севшего на изъезженную лошадку? Нет, конечно! Он продолжал трясти, а перед моими глазами заплясали мушки. Тошнота подкатила к горлу, и меня вырвало.

Естественно, прямо на него.

Если я рассчитывала, что любого более-менее адекватного человека это должно отрезвить, то ошибалась. Он завопил, как ультразвуковая установка, и оттолкнул меня обратно в кресло.

Запах частично переработанного завтрака расползался по комнате. Но зато мне стало значительно лучше, и тошнота отпустила. Пока он пытался стянуть с себя одежду, бросила взгляд на стол.

Там заметила стакан и графин с прозрачной жидкостью. Надеюсь, это не спирт, потому что мне жизненно необходимо хотя бы промочить горло. Потянулась к нему и откупорила пробку. Принюхалась. Кажется, вода.

Осторожно отпила, убеждаясь в безопасности маневра. Стало совсем замечательно. Еще бы этот урод не орал над ухом. Но не все бывает так, как того хочешь. И самое страшное в этом, что он по-прежнему продолжал проходиться по моей личности:

– Шалава восемнадцатилетняя! Думаешь, ноги раздвинула перед моим сыном, и все? Думаешь, твоя жизнь чего-то стоит?! Ни черта она не стоит! Ты тупая малолетка!

Глядя на этого недочеловека, с удовольствием запустила в его сторону хрустальный стакан. Он увернулся в последний момент. А жаль! С радостью бы если не убила, то заставила его заткнуться.

Он окончательно рассвирепел. Подскочил ко мне, но в последний момент передумал трогать. Хорошо хоть, опытом наученный, а то мало ли что он мог сделать в таком состоянии.

Но лучше бы он меня схватил, потому что вместо этого он довольно громко процедил:

– Да если бы Олег не поджарился, мне ни ты, ни твой ублюдок не были бы нужны. Но за неимением сына придется терпеть твое общество несколько месяцев, но, поверь, санаторием они для тебя не станут!

В стороне от меня скрипнуло кресло, а я прикрыла глаза. Ну зачем он сказал это? Почему именно сейчас? При ней…

Но таким людям не свойственно думать об окружающих. Они не предполагают, что своими словами могут причинить боль, убить надежду. Им нет ни до кого дела, кроме себя.

Распахнула прикрытые глаза и посмотрела на маму Олега. Как я и предполагала, она встала, вцепившись в край стола. Охрипшим голосом прошептала:

– Что значит «за неимением сына»?

Ее голос даже в таком состоянии колокольчиком разлился по комнате. Он был удивительно мелодичный. Самое интересное, что вместе с мамой Олега поднялись практически все охранники.

Они среагировали моментально, словно настроенные на нее антенны. Это настолько сильно бросалось в глаза, что Аид побледнел. Подошел к ней вплотную и язвительно произнес:

– Да, Агата, твой ненаглядный сынок хотел сбежать с этой, – он ткнул в меня пальцем. – Но не смог. Подорвался в старом грузовике. Так что теперь в поддержании твоей жизни нет необходимости по большому счету.

Она оперлась на стол, едва не рухнув. Ее тонкие пальцы сжали глянцевую поверхность, цепляясь за нее как за спасение. В глазах промелькнули непонимание, несогласие и такая боль…

В каждом ее неосознанном жесте видела себя в тот самый день. Реакция женщины настолько напомнила мне вечер, когда я переживала смерть Олега, что становилось страшно. Зябко.

И я ничем не могла ей помочь.

Не могла подойти обнять. Ведь этот ублюдок сказал, что