– Как-как? Извини, я не расслышал.

– Уродина! – повторила я, дрожа от стыда.

– Боже ты мой, – сказал Майк, но как-то довольно спокойно. – Не очень приятное прозвище.

– Это из-за имени. Скай все время смеялась, что меня зовут Красавицей, а на самом деле все совсем наоборот. Я же и правда уродина.

– Боже ты мой! – На этот раз в голосе Майка звучало сочувствие. – Ни капельки ты не уродина. Ты не из тех миленьких кудрявеньких девчоночек, это правда, но, по-моему, ты выглядишь умной, живой и очень интересной. Да что там, не буду тебя переубеждать. Знаю я вас, женщин! Эта змеюка Скай, видно, очень постаралась отбить у тебя уверенность в себе. А предыдущая школа тоже была пижонская?

– Не настолько, хотя там тоже все были крутые и надо мной тоже смеялись. Особенно над именем.

– И ты боишься, что в Сихейвене будет то же самое?

– Ага. Разве только я как-нибудь добьюсь, чтобы меня прозвали Печенькой.

– Печенька – отличное прозвище, но, по-моему, лучше зваться Красавицей. Необычное имя – это же здорово. Больше ни у кого такого нет.

– Ох, Майк, ты такой хороший, но иногда говоришь ужасные глупости! Вот если бы тебя звали Красавец – понравилось бы тебе?

– Еще как понравилось бы! – засмеялся Майк. – А что такого, собственно? Разве я не красавец?

Он встал в позу, как будто снимался для обложки журнала, еще и живот выпятил. Я не удержалась и захихикала, а ему только того и надо. Но все равно было не по себе.

Майк сказал:

– Я думаю, тебе там понравится, когда освоишься.

– Про ту школу папа то же самое говорил. А я так и не освоилась.

– Красавица, смотри на жизнь позитивней! Наверняка в Сихейвене хорошая школа.

– Майк, а твои дети тоже в ней учились?

– Нет, когда я сюда переехал, они уже были взрослые.

– Тогда откуда ты знаешь, что школа хорошая?

– Иногда нужно верить в лучшее, – сказал Майк. – Вы с мамой ничего не знали о Кроличьей бухте, но были уверены, что вам здесь понравится.

Мне наконец-то полегчало.

– Ну ладно, сдаюсь! – засмеялась я.

Но в понедельник утром смеяться мне опять расхотелось. Мама позвонила в школу, и ей сказали, что для меня найдется место. Мама спросила насчет школьной формы, а ей ответили, что приходить можно в чем угодно, форменная только безрукавка для парадных случаев. Мы с мамой долго обсуждали, что мне надеть.

У меня и выбора-то особого не было. Не надевать же выходное серое платье с фартучком и башмачками на шнуровке – это слишком нарядно для школы. Я хотела пойти в джинсах и футболке, но мама сказала, что это уж слишком затрапезно. Оставались только джинсовая юбка и рубашка в синюю полоску.

– Мам, я не могу ходить каждый день в одном и том же!

– Я понимаю. На той неделе съездим в Сихейвен, купим тебе еще одежды. Я уже скопила немножко денег из зарплаты. – Мама потрепала меня по голове. – Заодно в парикмахерскую зайдем, а то ты у меня обросла, как шетландский пони!

– Мам… А можно их вообще обстричь?

– Что, совсем под корень? С ума сошла? – испугалась мама.

– Да нет, просто сделать короткую стрижку, чтобы не мучиться с дурацкими бантиками и заколочками. Они все равно не держатся. Мам, пожалуйста!

– Папа ни за что не позволит… – Мама запнулась.

– Мы теперь не с папой, мы сами по себе! Ты же не против?

– Ну хорошо, если тебе так хочется.

– Ура-а-а! Пострижешь меня? Сейчас принесу ножницы!

– Нет уж, если стричься – то как следует. Я видела в газетном киоске карточку с телефоном парикмахерской. Позвоним и запишемся.

Парикмахершу звали Дон. Это была очень симпатичная полная женщина, а рядом сидел в детском стульчике пухленький малыш. Он улыбался и болтал ногами. Его пушистые волосики торчали смешным чубчиком.

– А можно мне такую прическу? – спросила я.

– Лучше не стоит, – быстро сказала мама. – По-моему, тебе подойдет пажеская стрижка. Дон, вы как думаете?

Дон подобрала мои волосы, загнув книзу.

– Да, прекрасно! Садись в кресло, дорогая, и приступим.

Когда первая отстриженная прядка упала на пол, мама так и вздрогнула, но к тому времени, как Дон закончила, мама уже улыбалась.

– Красавица, получилось чудесно! Вот посмотри!

Мама поднесла мне раскрытую пудреницу. Я посмотрелась в зеркальце – и не узнала себя. Даже язык показала для проверки, и девочка в зеркале тоже высунула язык. Я невероятно изменилась. Лицо словно стало меньше под шапкой волос медового цвета. Я не казалась ни взрослой, ни особенно модной, но впервые в жизни я выглядела собой.

Мама улыбалась, Дон улыбалась, малыш улыбался – а Майк сделал вид, что сражен наповал моей неземной красотой.

Я подумала – может, я и сама изменилась? Теперь буду совсем другая – спокойная, уверенная в себе Печенька…

Но в понедельник утром я чувствовала себя все той же насмерть перепуганной Красавицей – и выглядела чудовищно. Даже новая стрижка не спасала. Я ночью так ворочалась, что к утру по всей голове торчали вихры. Они никак не хотели нормально укладываться, сколько я ни мочила их водой.

– Красавица, надо поесть хоть немножко. Тебе выходить без десяти восемь. Поторопись, мое солнышко! – уговаривала мама.

А я, стоя перед зеркалом, отчаянно драла щеткой волосы.

– Не ложатся как надо! – Я чуть не плача топнула ногой. – Вид такой дурацкий!

– Тихо, тихо! Только щетку не швыряй! – сказала мама. – Нормальный вид. Знаешь что – давай я тебе волосы гелем намажу? Не бойся, я немножечко, на панка похоже не будет.

– На рвотину будет похоже!

– Не надо такие слова говорить. – Мама принялась возиться с моими волосами.

– А меня правда сейчас вырвет! Не буду завтракать, меня тошнит. – Я потрогала свой лоб. – И жарко очень. Мам, пощупай, какой лоб горячий! Наверное, у меня температура. Ты же не отправишь меня больную в школу? Подумают, что ты плохая мама.

– Солнышко, ты не больна. Тебе просто не хочется в школу, и я это очень даже понимаю, но ехать все равно надо. Вот, смотри, твои волосы чудесно выглядят, честное слово!

Я мрачно уставилась на свое отражение. Мама меня замечательно причесала, что правда, то правда, но в остальном я все равно выглядела неважно.

– Не хмурься! – сказала мама. – Иди в новую школу с улыбкой, тогда все захотят с тобой дружить.

– А я не хочу с ними дружить, – ответила я. – У меня уже есть подруга, Рона.