— Его зовут барон Дзаноне, — отвечал Фавра.

— Итальянец? — спросил Людовик XVI.

— Генуэзец, государь.

— И живет он?..

— Он проживает в Севре, государь, — продолжал Фавра в надежде заставить бежать разбитую на ноги лошадь, пришпорив ее, — его дом стоит как раз напротив того места, где карета ваших величеств остановилась шестого октября во время возвращения из Версаля, когда убийцы под предводительством Марата, Верьера и герцога д Эгийона заставляли королевского цирюльника в небольшом кабачке у Севрского моста завивать волосы на оторванных головах Варикура и Дезюта.

Король побледнел, и, если бы он в ту минуту взглянул в сторону алькова, он бы заметил, что портьера затрепетала еще сильнее.

Было очевидно, что король тяготится беседой и что он дорого заплатил бы за то, чтобы этот разговор вообще не состоялся.

Он решил поскорее его завершить.

— Ну хорошо, маркиз, — молвил он, — я вижу, что вы — верный слуга королевской семьи, и я вам даю слово, что не забуду этого при случае.

Он кивнул головой, что означало: «Я вас довольно слушал и отвечал вам, теперь можете идти».

Фавра отлично все понял.

— Прошу прощения, государь, однако я полагал, что вашему величеству угодно будет спросить меня еще кое о чем.

— Нет, маркиз, — отвечал король, качая головой, словно раздумывая, какие бы еще вопросы он мог задать, — нет, это все, что я хотел знать.

— Вы ошибаетесь, государь! — раздался вдруг голос, заставивший короля и маркиза посмотреть в сторону алькова. — Вы хотите узнать, как предку маркиза де Фавра удалось спасти короля Станислава в Данциге и довезти его целым и невредимым до прусской границы.

Оба собеседника вскрикнули от изумления: третье лицо, внезапно вмешавшееся в разговор, оказалось королевой; королева была бледна, ее поджатые губы дрожали; она не удовлетворилась сведениями, сообщенными Фавра, и, подозревая, что слишком занятый собственной персоной король не посмеет пойти до конца, она пробралась по внутренней лестнице и потайному коридору и решила продолжать разговор с той минуты, как король по слабости готов был его завершить.

Вмешательство королевы и то, как она подхватила разговор, связав свой вопрос с бегством Станислава, позволяло королю все слышать и под прозрачным покрывалом аллегории увидеть предложения Фавра относительно его, Людовика XVI, бегства.

А Фавра сейчас же понял и оценил представившуюся ему возможность развернуть свой план, и хотя никто из его предков не принимал участия в бегстве польского короля, он поспешил с поклоном ответить:

— Ваше величество изволит, вероятно, говорить о моем кузене, генерале Штейнфлихте, который прославился благодаря неоценимой услуге, оказанной им своему королю; эта услуга и имела столь благоприятное влияние на судьбу Станислава, ведь сначала он вырвался из рук своих врагов, а затем волею судеб стал вашим прадедом.

— Верно! Все верно, маркиз! — воскликнула королева, в то время как Людовик XVI с тяжелым вздохом перевел взгляд на портрет Карла Стюарта.

— Итак, вашему величеству известно… — проговорил Фавра, — простите, государь: вашим величествам известно, что король Станислав, будучи в Данциге свободен, но со всех сторон окружен армией московитов, был бы обречен, если бы не решился бежать.

— О да, он был обречен, — перебила Фавра королева, — можно сказать, что он был обречен, господин де Фавра!

— Ваше величество! — сурово обратился к королеве Людовик XVI. — Провидение постоянно печется о королях и не может допустить, чтобы они были обречены.

— Ах, ваше величество! — отвечала королева. — Я не меньше вашего верю в Провидение, однако уверена, что ему нужно немножечко помочь.

— Таково было мнение и польского короля, государь, — прибавил Фавра. — Ибо он с уверенностью заявил своим друзьям: считая, что образовавшееся положение невыносимо и что жизни угрожает опасность, он желает, чтобы ему представили несколько планов бегства. Несмотря на все трудности, его вниманию были предложены три плана: я упомянул о трудностях, государь, так как ваше величество может заметить, что королю Станиславу было значительно сложнее выбраться из Данцига, нежели вам, если бы вашему величеству вдруг пришла в голову фантазия покинуть Париж… В почтовой карете, — если бы вашему величеству захотелось уехать без лишнего шума и не привлекая внимания, — вы могли бы за одни сутки достичь границы; а если вы пожелали бы уехать из Парижа по-королевски, достаточно было бы приказать какому-нибудь дворянину, которому король окажет честь своим доверием, собрать тридцать тысяч человек и прийти за королем прямо в Тюильри… В обоих случаях успех несомненен…

— Государь! — подхватила королева. — Если маркиз де Фавра так говорит, вы, ваше величество, можете быть уверены в том, что это чистая правда.

— Да, — кивнул король, — однако мое положение далеко не столь безнадежно, как положение короля Станислава; Данциг был окружен московитами, как сказал маркиз, крепость Вехзельмунд, его последний оплот, только что капитулировала, я же…

— Вы же окружены парижанами, — нетерпеливо перебила его королева, — четырнадцатого июля они взяли Бастилию, в ночь с пятого на шестое октября они хотели вас убить, а днем шестого октября они силой привезли вас в Париж, всю дорогу оскорбляя вас и ваших близких… Да уж, хорошенькое положение! Я бы предпочла оказаться на месте короля Станислава.

— Ну, ну, сударыня…

— Король Станислав рисковал только тюрьмой, в крайнем случае — смертью, а мы… Король остановил ее взглядом.

— Разумеется, последнее слово за вами, государь, — продолжала королева, — вы сами должны решить, что нам делать.

И она, едва сдерживаясь от нетерпения, села напротив портрета Карла I.

— Господин де Фавра! — обратилась она к маркизу. — Я сейчас беседовала с вашей супругой и вашим старшим сыном. Мне показалось, что они оба исполнены смелости и решимости, как и подобает супруге и сыну честного дворянина; что бы ни произошло, — ежели предположить, что нечто произойдет, — они могут положиться на королеву Французскую; королева их не оставит: она — дочь Марии-Терезии и умеет ценить смелость.

Короля словно подхлестнула бравада королевы, и он подхватил:

— Так вы говорите, маркиз, что королю Станиславу были предложены три способа бегства?

— Да, государь.

— Какие же?

— Во-первых, государь, королю предложили переодеться крестьянином; графиня Шапока, супруга померанского наместника, говорившая на немецком языке, как на родном, передала ему, что она готова одеться крестьянкой и провести короля под видом ее супруга, положившись на проверенного человека, прекрасно знавшего страну. Это — тот самый способ, который я прежде всего имел в виду, говоря о бегстве короля Французского в том случае, если это нужно сделать тайно, ночной порой…