А дело в том, что еще 2 февраля 1918 года Совнаркомом был издан декрет, по которому церковь отделялась от государства и ей обеспечивались нормальные условия работы и жизни. Чего стоят хотя бы заключительные строки декрета: «Здания и предметы, предназначенные для богослужебных целей, отдаются в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ». Сравните это с тем, как поступила нынешняя власть и ее создатель Ельцин с коммунистической партией: отобрали все здания и все «предметы», необходимые для деятельности, — от здания ЦК до зданий обкомов, райкомов и парткабинетов.

А вскоре после декрета 1918 года, естественно, по почину тех, кто лишился добра, нажитого трудом многих поколений, грянула Гражданская война. И в ней церковь и ее служители были на стороне царских генералов и заморских интервентов. Конечно, даже и после войны это порождало не только недоверие со стороны новой власти, но и немало самых драматических столкновений с ней. Но с течением времени отношения налаживались.

М. Ходанов вслед за И. Гамаюновым, еще одним заединщиком из «Литгазеты», припоминает: «Как известно, в 1934 году с санкции Сталина взрывают храм Христа Спасителя…» Кому известно? До сих пор всем, в том числе даже помянутому заединщику, было известно, что это случилось в 1931 году. Уж такие-то вещи священник обязан знать лучше безбожников. Право, с большим смущением я, пасомый, указываю на это пастырю. Но не в этом, конечно, главное: храм-то, увы, и впрямь снесли. А там одни росписи Васнецова чего стоили… Печально, горько, но такие беды и у других народов случались: храм в Иерусалиме разрушали дважды…

* * *

Развивая мысль об отношении власти, лично Сталина к церкви, автор заявляет: «Враждебность Сталина к христианству (и к церкви, конечно? — В.Б.) была одинакова и в 20-е, и в 30-е, и в 40-е, и в 50-е годы». Но — почему же? Ведь люди меняются. Я, например, крещеный русский человек, до ельцинской контрреволюции относился к церкви с уважением: посещал, ставил свечи за упокой и во здравие, когда по тревожному звонку сестры примчался в Коломенское к одру матери, а она уже скончалась, я перекрестился и молвил: «Царство ей небесное!», потом в церкви Всех скорбящих радости мы отпели почившую мать, на свой юбилейный вечер в ЦДЛ я пригласил священника из Ивановской области Михаила Ивановича, с которым переписывался не один год, и он сказал прекрасную речь….

А что мне делать ныне, когда предстоятель РПЦ, как уже упоминалось, объявил гробовщика моей родины Владимиром Святым наших дней; когда он едет в Германию и от имени русского народа, который его об этом не просил, за что-то приносит немцам извинение; едет в Америку и взывает к тамошним раввинам о помощи в борьбе с антисемитизмом в России; когда, наконец, вдруг обнаруживается, что патриарх делает многозначительные подношения смазливо-игривой мадам Слиске в день ее ангела. Той самой Слиске, что сегодня с думской трибуны объявляет о своих пылких чувствах к американскому президенту Бушу («Он мне нравится как мужчина!»), а завтра вдруг лезет целоваться с Уго Чавесом («У него на щеке остался след от моей помады!»). Все это меня оттолкнуло от церкви, а два нынешних протопопа отталкивают еще дальше.

Отношение Сталина к религии и церкви менялось в другом направлении. Вот в качестве примера «поразительных по своей нелепости утверждений» автор с усмешкой пересказывает слова историка Ю. Жукова о том, что в 1936 году Сталин запретил «третьестепенную комическую оперу в Камерном театре якобы (!) за то, что в ней авторы сатирически прошлись по факту Крещения Руси».

Якобы!.. Вы, святой отец, пишете о вещах, о коих имеете весьма смутное представление. Во-первых, эту оперу-фарс под названием «Богатыри» смастачили далеко не третьестепенные люди. Либретто написал известнейший и весьма прославленный в ту пору Демьян Бедный (Придворов), постановку осуществил, пожалуй, столь же известный в театральном мире Александр Таиров (Корнблит), а в виде музыкальной основы они цинично использовали «Богатырскую» симфонию великого Бородина. Во-вторых, Камерный театр находился не в Елабуге, а в столице, имел уже долгую историю и был весьма известен не только в Москве.

И главное, спектакль запретили не «якобы» за то, что «авторы прошлись по факту» (опять же язычок-с!), а именно за это — за клевету на прошлое России, за глумление над былинными богатырями — носителями героических черт русского народа, за издевательское изображение крещения Руси, имевшее большое значение в истории нашего народа — именно так было сказано в постановлении Комитета по делам искусств, опубликованном в «Правде» 14 ноября 1936 года. Сталин и Молотов, который как раз и смотрел этот спектакль, имели к постановлению прямое отношение. А Бедного вскоре исключили из партии, в которой он состоял с 1912 года, и даже из Союза писателей, освободив там место, может быть, для какого-нибудь в будущем протопопа. И вам бы, батюшка, с благодарностью вспомнить это постановление, а вы над ним глумитесь, как один из сынов Ноя.

Далее еще и весьма опрометчиво стыдите Сталина за то, что «им всегда руководил холодный политический расчет». В том числе, надо полагать, здесь имеется в виду и его отношение к церкви. А чего вы хотели, чего ожидали от политика, от руководителя огромной страны в сложнейшую пору ее истории? Насмотрелись мы в нынешнюю пору на политиков, которыми руководит не холодный расчет во имя интересов родины, а пламенная любовь к США, а то и ко всему человечеству. Взять хотя бы известного Бакатина, который, будучи поставлен во главе службы Государственной безопасности, за здорово живешь выдал американцам важнейшие государственные секреты и надеялся олух, что американцы ответят ему тем же. А те до сих пор хохочут.

Слава Богу, 5 февраля по телевидению поднят вопрос о суде над предателем. С ним должны сидеть на одной скамье давшие согласие на предательство и еще живые члены Политбюро — Горбачев, Строев, Шеварднадзе, об экстрадиции которого пора позаботиться. А уж совсем недавно, в дни президентской предвыборной кампании мы услышали сердечно-сочувственное восклицание В. Путина: «Вы думаете — Бушу легко?!» Пожалейте, мол, беднягу, ему так трудно было принять решение напасть на Афганистан, хотя тот и угрожал Америке, он так терзался, посылая свою авиацию бомбить Сербию, страшно опасную для Америки, он так мучился перед тем, как разгромить Ирак, изготовившийся к прыжку на США, а потом повесить Саддама Хусейна, он, сердешный, ночи не спал, пожалейте страдальца, ведь вы, русские, умеете жалеть…

* * *

Но вернемся к о. Михаилу. Он тверд в своих убеждениях и далее речет: «К концу 30-х годов православное духовенство было окончательно уничтожено». Окончательно это значит целиком, поголовно, до последнего человека. Однако дальше читаем: «Действовало немногим более 1000 храмов». Насколько эта цифра достоверна, я не знаю, но уж во всяком случае она скорее приуменьшена, чем наоборот. А ведь при каждой церкви — несколько лиц духовного звания, свой причт. Вот так «окончательно», вот так поголовно!

И далее как пример «холодного расчета» автор вспомнил встречу Сталина с высшими иерархами церкви, во время которой были решены многие вопросы церковной жизни — от колокольного звона до восстановления патриаршества. Но в статье встреча объявлена еще и «конъюнктурной», т. е., по-русски говоря, лицемерной, ханжеской, двуличной. Сталин предпринял это будто бы «ради мобилизации всех сил для борьбы с врагом».