Где тренироваться, милый мой дедочек,

Где тренироваться, сизый голубочек?

Тревоги меня отпустили, и, чтобы не привязались вновь, я придумывал новые слова:

Где ж куплю я шорты, милый мой дедочек?

Где куплю кроссовки, сизый голубочек?

В «Спорттоварах», бабка, в «Спорттоварах», Любка!

В «Спорттоварах», ты моя сизая голубка! —

находчиво орали за дедочка мои попутчики.

Где возьму я деньги, милой мой дедочек?

Ведь повсюду кризис, сизый голубочек!

Нарисуешь, бабка, нарисуешь, Любка,

Нарисуешь, ты моя сизая голубка!..

На этом песня кончилась, потому что рельс вывел нас из-за бугра в открытое поле.

Саньчик сказал правильно: рельс обрывался задолго до поселка. Но и заблудиться было нельзя, потому что Колёса уже виднелись на краю поля. Где-то в километре от нас. То, что это именно Колёса, я понял сразу. Вернее, почувствовал. Как-то странно толкнулось сердце. И прежняя тревога тихонько заныла снова.

— Значит, почти пришли… — сказал я небрежным тоном.

— Ага! — вместе откликнулись Вермишата.

Впереди среди высоких тополей виднелись дома — в основном одноэтажные, но были и большие, городского типа. А из-за крыш поднимались, как громадные белые свечи, три или четыре колокольни. Горели на крестах солнечные блики.

От конца рельса потянулась через густые лютики стежка и оборвалась у речки с пологими берегами. Здесь, под бревенчатым мостиком, спрятали мы тачку. Саньчик объяснил:

— Если явимся с ней в поселок, у нас будет глупый вид…

От мостика повела к поселку дорога с еле различимыми в траве колеями. Бумсель запрыгал по ней впереди всех. Вермишата тоже запрыгали. Бодрые и неутомимые. А чего им! Чуть не полпути проехали в тачке…

У края поселка мы увидели асфальтовое шоссе и кирпичный павильончик с навесом. На павильончике — белая доска с черными буквами:

КОЛЁСА

Автостанция

И фыркал мотором пыльный «Икарус».

— Ну вот. Значит, ходят все же сюда автобусы, — с сердитой ноткой заметил Чибис.

— Наверно, он из Ново-Камышина, — сказал Соня. — Видели церковные башни за домами? Это Ново-Камышин, там старинный заповедник и монастырь. Монахи карпов разводят в прудах.

Я подумал: зачем автобус, если монастырь в двух шагах? Но сказать ничего не успел, нас окликнули. Рядом с навесом стояли два стеклянных киоска — один с газетами, другой с банками и бутылками, и вот из «баночно-бутылочной» стекляшки высунулась круглолицая тетенька:

— Путешественники! Хотите мороженого?

Мы хотели. Но Саньчик озабоченно спросил:

— А сколько стоит? У нас денег мало…

— Для вас за полцены, — пообещал тетенька. И дала нам льдисто-молочные брикеты в мокрых обертках. Саньчик (он хотел быть самостоятельным), натягивая на плече лямку, полез в карман. Тетушка, засмеялась: «Не надо», и хлопнула его толстым пальцем по носу. Мы сказали спасибо и потопали по кирпичной дорожке среди тополей.

В общем, селение Колёса встречало нас дружелюбно. Солнце протыкало листву золотыми шпагами, одуванчики цвели в канавах целыми грудами. Во дворах покрикивали петухи. Но кусать мороженое на ходу было неудобно. Мы присели на лавочку у палисадника с сиренью. Бумсель сел перед нами, прижав к груди передние лапы. Взгляд его был красноречив: «Люди, у вас есть совесть?» Мы спохватились. Вермишата сорвали лопух, и каждый из нас положил на него порцию для Бумселя. Тот мигом забыл обиду, завертел хвостом.

Мороженое быстро таяло, мы торопились. Саньчик взвизгнул: холодный сгусток упал ему на колено.

— Не глотай такие куски, опять схватишь ангину, — тоном взрослой сестры сказала Соня.

— Не учи ученого… — облизнулся братец.

— Да чего упрямый!

— А ты вредная воспитательша…

— Не скандальте, — предупредил Чибис. — А то мы с Климом сделаем из круглых Вермишелей плоскую лапшу. Путем хлопанья по мягкому месту…

Саньчик с независимым видом доел мороженое и вытер пальцы о штаны. Мы поступили так же. Потом снова зашагали по улице (которая называлась Луговая). Ну, улица как улица, уютная такая. Безлюдная. Только прокатил навстречу на велосипеде растрепанный дед в очках. С бочонком на багажнике. Взглянул на нас, но скорости не сбавил…

Через минуту мы обратили внимание, что Луговая — все же не совсем обычная улица. Здесь виднелось много колес. В основном — деревянных, от старых телег. Они были прибиты, к заборам, к створкам ворот, а одно даже к телеграфному столбу. Два колеса висели на нижних сучьях тополей. Обычай, что ли такой? Может, связанный с названием поселка?

Были и автомобильные колеса. Одно (от легковушки) — приколоченное между окнами бревенчатого дома, другое (похоже, что от автофургона) — прислоненное к водонапорной колонке. А в одном месте мы увидели у края дороги старый железный плуг, какие цепляют к тракторам. Он лежал вверх лемехом и большущими колесами. Видимо, заброшенный. На одном колесе резвились воробьи, скакали по широкому ободу и спицам. И колесо медленно вертелось! Неужели от невесомых птах? Ну и ну!

— Как не вспомнить бабочку на штанге… — сказал я Чибису. Тот кивнул. А Вермишата, кажется, не удивились…

Послышалась ребячья разноголосица. Из-за поворота вытянулась пестрая детсадовская вереница. Малышня лет пяти. С ними — молодая и улыбчивая воспитательница в большущих очках — тоже похожих на колеса (совпадение или так нарочно?). Весь этот народ приблизился и начал тормозить сандалетками, разглядывая нас и (главным образом) Бумселя.

— Ребятки, что надо сказать? — напомнила воспитательница.

— Здра-асте! — раздался жизнерадостный вопль.

— Здрасте! — обрадовались мы, а Соня спохватилась: — Бумсель!..

Бумсель кувыркнулся, встал на задние лапы, а правой передней заболтал в воздухе. Малыши захлопали. И мы разошлись, помахав друг другу…

Улица вывела на травянистую площадь. На ней кое-где тоже росли тополя, а по краям стояли белые двухэтажные дома с башенками и балконами. И по-прежнему виднелись над крышами колокольни Ново-Камышина.

Через площадь, в одуванчиках и подорожниках вела натоптанная дорожка, и мы пошли — по ней и рядом с ней, по траве. И скоро оказались у памятника.

Это был могучий пень. От дуба или от тополя, не поймешь. Ростом до моих плеч, а диаметром по верхнему срезу — метра полтора. Внизу же — какой разлапистый, что сразу не разберешься: где земля, а где уходящие в нее корни. Видно было, что спилили великана давно. Кора облезла, темная от старости древесина казалась отполированной.