Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тут одни женщины, которые только и могут, что молоть языками, – недовольно произнесла Элизабет. – Этого мало. Надо задействовать мужчин.
– Сходить на лесопилку? – с сомнением произнесла Кэтрин. – Наш мистер Ррр не отлипает от американки. Может, у них настоящая любовь и нам следует отойти и не мешать истинному чувству?
– Я могу и сама это сделать, – сказала Элизабет, не отрывая взгляда от Джейн. – Зайду заодно к мистеру Фелстону. Передать от тебя привет, дорогая?
– Не надо, – вздохнула Кэтрин. – Схожу. Вижу, что ты не отстанешь.
– Сделай все в лучшем виде, – кивнула Элизабет. – Ты поняла, что говорить?
– Вполне.
* * *
Святой Эдвард поражал волка копьем, и кровь стекала по стене церкви, змеясь в трещинах штукатурки. Джейн будто слышала хриплое дыхание и сдавленные стоны, но их заглушал шепоток, несущийся вверх, к витражам.
Убийца.
Ладаном пропиталось траурное платье, подаренное Сильвией, холодом тянуло в шею, грудь обжигала злоба, сочащаяся со всех сторон отравой.
Убийца.
Все знали. Все это знали, кроме нее самой. Она урод, чудовище, монстр, несущий печать проклятия.
Мама тоже знала об этом. Пыталась удержать зло, сокрытое в дочери, запечатать его индейским символом. Она увезла Джейн за океан, и в ее сказках девочка всегда убегала от волка. Но что, если эта девочка сама волк? Как тогда убежать?
Марта ей не понравилась. И потом, превратившись в зверя, Джейн убила ее. Странный привкус во рту, который она чувствовала с утра, остался от крови, выпитой ею из распоротого горла жертвы.
Джейн вздрогнула, ощутив ласковое прикосновение к шее, и судорожно вздохнула, словно тонущий, которого вдруг вытащили на поверхность.
Ральф. Положиться на него? И как он ей поможет? Застрелит, как того, другого волка, на чье поверженное тело он опирался с видом победителя? Может, это был бы лучший вариант для всех?
Святой Эдвард скалился с фрески, глядя прямо в глаза Джейн и точно видя ее насквозь. Тело Марты лежало в гробу, и душный запах лилий, расставленных вокруг него, смешивался с ладаном.
Священник, появившийся словно из ниоткуда, поднял руки, и обличающий шепот стих. А потом преподобный заговорил, и каждое его слово клеймило Джейн не хуже каленого железа.
– Зло явилось в наш город, – сказал он, и Джейн захотелось съежиться и забиться под стул. – Невинно убиенная девушка отправилась в царство небесное, где душа ее обрела покой и счастье. Но мы все еще здесь, в бренном мире, и только от нас зависит – куда мы попадем после смерти: в райские кущи или геенну огненную.
Для Джейн остался лишь один путь. Отец не зря читал ей псалмы о грешниках. Вот только он не был ее настоящим отцом. И ничего, кроме обещания страшных мук, он ей не оставил.
– Господь дал человеку свободу воли, и мы сами выбираем между добром и злом.
А она не выбирала. Джейн сцепила зубы крепче и посмотрела на святого Эдварда со злостью. Так нечестно!
– Он смотрит на нас, детей своих, сверху, как строгий отец, и ждет послушания. Он мог бы сам уничтожить зло.
Преподобный посмотрел на Джейн, точно зная все ее метания, и она бы не удивилась, если бы в храме разразился гром, и молния испепелила бы ее на месте. Теплая рука Ральфа опустилась на ее плечо, и она невольно выдохнула.
– Но тогда наши души не пройдут испытаний и не очистятся от скверны.
Она очень скверная. Пусть убийство Марты Джейн даже не помнит, но прошлой ночью она вела себя совсем не так, как пристало порядочной девушке: горячие губы на ее губах, теплая гладкая кожа под пальцами, тяжесть мужского тела… Она не отталкивала Ральфа. Наоборот…
– … Искоренять зло, выпалывать, как сорняки. Каждый должен стать пастырем своей души, отделить добрые устремления и греховные.
Пусть бы все это прекратилось, как страшный сон. Как один из кошмаров, от которых мама так наивно надеялась защитить ее нитками и бусинками, сплетенными в нужном порядке. Джейн тайком ущипнула себя за руку, но преподобный Габриэль все так же проповедовал посреди церкви, волк истекал кровью на фреске, а от запаха лилий и ладана к горлу поднималась тошнота.
– Покаяние! – возвестил священник и обвел взглядом притихшую паству. – Вот что спасет каждую заблудшую овечку! Вот что приведет ее к Господу!
Покаяться? Рассказать все священнику? Робкая надежда шевельнулась в душе Джейн. Что, если это на самом деле сработает? Нужно исповедоваться во всем, и тогда…
– …Как грязь не видна на черном, так и грех не виден на темной душе. Очиститесь покаянием, и божественный свет прогонит тьму.
Кто-то открыл дверь, и сквозняк метнулся к свечам, расставленным под иконами. Лепестки огня вытянулись и снова опали, и Джейн показалось, будто волк на фреске подмигнул ей. Преподобный Габриэль начал читать молитву, и хор голосов подхватил ее, становясь все крепче, сливаясь ручейками в могучую реку.
Миссис Олдброк молчала, не отрывая взгляда от фрески со своим давним предком, и Джейн многое отдала бы за то, чтобы узнать, о чем думает эта женщина. Пыталась ли она достучаться до Господа и узнать, за что на ее долю выпало такое испытание?
После службы священника окружили прихожане, но он, раздвинув толпу, подошел к мэру.
– Преподобный, – без особого удовольствия в голосе произнесла миссис Олдброк. – Прекрасная проповедь.
Она поднялась с места, опираясь на трость с преувеличенным усердием.
– Благодарю, – ответил он и перевел взгляд на Джейн. – Мисс Уокер…
– Я хотела исповедоваться, – выпалила она, боясь передумать. – Прямо сейчас.
– Что за глупости, дорогая, – возмутилась Сильвия и, цепко схватив ее за руку, потянула к выходу из церкви. – Сегодня и без тебя хватает забот.
Мистер Эдверсон заговорил о чем-то с преподобным, отвлекая его внимание, и Джейн, кусая губы, пошла за бабушкой. Уже у выхода она обернулась. Священник, поймав ее взгляд, кивнул.
Она придет. Преподобный Габриэль, так похожий ликом на святых со старых икон, выслушает ее и даст совет. Она понесет любое покаяние, которое он ей назначит, лишь бы снять тяжесть с души.
– Джейн!
Ральф не особенно вежливо стряхнул с руки прилипшую к нему Кэтрин и направился к Джейн, но миссис Олдброк демонстративно закрыла дверь экипажа перед его носом. Мистер Эдверсон поспешил к ним и запрыгнул с другой стороны, прижавшись к Джейн слишком тесно. Томас понукнул коня, колеса запрыгали по дороге, а