Снайпер шел спокойно, не торопясь. Даже несколько расслабленно. Он был в темных очках, а на улице надел бейсболку. Раза два он останавливался поздороваться с кем-то, переброситься несколькими словами со знакомыми. Я продолжала следовать на почтительном расстоянии за его тонкой фигурой, в кожаном бомбере казавшейся более широкоплечей. Когда он останавливался, останавливалась и я, прячась за прохожими, вжимаясь в стену или в витрину. У фруктовой лавки он задержался, купил что-то и вышел оттуда с увесистым пакетом в руке. Немного выше улица сходилась со ступенчатым подъемом и поперечным проездом, образуя нечто вроде сквера, где стояла деревянная скамейка. На всех окнах горшки с цветами, на протянутых от балкона к балкону веревках сохло белье, а на проволоке, шедшей от рахитичных ветвей к фонарю с разбитым стеклянным колпаком, трепетали над припаркованными автомобилями выцветшие флажки и бумажные фонарики, которые остались от некоего давнего народного гуляния.

По ступеням спускалась какая-то женщина с корзиной для покупок в руке. Крупная, притягательно-яркая, изобильно-красивая, такая до невозможности классическая неаполитанка, она по типу напоминала полнотелых итальянских актрис, бывших в моде во времена Витторио де Сика и Феллини. Волосы у нее были подстрижены, темная юбка и узкий свитер подчеркивали тяжеловесную пышность форм: позднее я имела случай убедиться, что у нее зеленые глаза, вздернутый нос, не менее дерзкий, чем большой рот с пухлыми, красными, хорошо обрисованными губами. Снайпер остановился у подножия и поджидал ее, а она, улыбаясь, шла к нему. Мне уже доводилось видеть такие улыбки, и я знала, что они означают, а потому догадалась, что к чему, еще прежде, чем Снайпер издали помахал ей своим пакетом с фруктами, а женщина, не переставая улыбаться, за что-то упрекнула его – слов я не разобрала, – и, сойдясь наконец на нижней ступени, они поцеловались в губы.

Дальше они пошли вместе – Снайпер взял у нее корзину, – но прошли немного: вскоре свернули в подворотню старинного запущенного дома с широким портиком и пропали в ее темном нутре. Это открывает новые перспективы, подумала я. Нахожусь в выигрышной позиции, особенно после того, как столько времени крутила педалями, чтобы теперь возглавить гонку. Взвешивая «за» и «против», которые сулило мне нежданное новое обстоятельство, я подошла поближе, чтобы изучить местность – само здание, прилегающие улицы и все, что имелось на площади. А имелись там маленький бар, в обеденные часы превращавшийся в закусочную, несколько магазинчиков с кустарными сувенирными поделками, ниша с образом святого Януария, украшенным пластмассовыми цветами, и въезд на подземную автостоянку. Все это я мысленно взяла на заметку, а когда подняла голову, на узком балконе третьего этажа, то есть прямо надо мной, появилась эта самая женщина. Она перегнулась через перила, проверяя, высохла ли одежда на веревке, но, вероятно, из комнаты ее окликнули, потому что она сейчас же обернулась. Потом посмотрела вниз, на меня. Посмотрела случайно, но наши взгляды встретились. И я выдерживала ее взгляд секунды две, а потом отвела глаза тоже как бы случайно и пошла своей дорогой, словно прогуливаясь. И не оборачивалась, но была уверена, что она смотрит мне вслед. И что в тот краткий миг, когда мы глядели друг на друга, в ее глазах блеснул тревожный огонек предчувствия.

На следующий день, пораньше, я вернулась на площадь. Выпила в баре две чашки кофе, издали наблюдая за подворотней, пока оттуда наконец не вышел Снайпер. Все как вчера – темные очки, бейсболка, пилотская кожанка. Он зашагал вниз по улице, но на этот раз я не последовала за ним, а обогнула припаркованные машины и отправилась к дому. Я заметила, что в окне мелькает силуэт женщины, из чего нетрудно было заключить, что она в квартире.

Подворотня была широкая, просторная, как и подобает такому старинному дому, выстроенному не без претензий, но уже сильно обветшавшему. Из внутреннего двора я вступила на пологую лестницу с почерневшими ступенями, над которой свисали провода и лампочки без колпаков. Медленно поднялась на третий этаж. На деревянной двери, чистой и хорошо отлакированной, сверкало начищенной бронзой изображение Сердца Христова. Было там и маленькое зарешеченное окошечко, позволявшее видеть того, кто звонит в дверь. Когда я нажала кнопку, полукруглая золоченая шторка отодвинулась и на меня уставились два больших зеленых глаза.

– Мы договорились о встрече, – наврала я с ходу.

Необязательно было это говорить, думала я, пока хозяйка меня рассматривала. В мой план это не укладывается и ничем мне не поможет. Наоборот – может усложнить дело. Однако полубессонная ночь привела меня к непреложному выводу: прежде чем двигаться дальше, надо предпринять некоторые шаги. Надо открыть кое-какие собственные секреты и спроецировать их на человека, за которым я слежу вот уже несколько недель. На него самого, на его мир и на обитателей этого мира.

– Его нет дома, – ответил мне приятный глубокий голос с заметным неаполитанским выговором.

– Я знаю. Он сказал мне, что уйдет. И что я смогу подождать его здесь.

– Вы испанка?

– Да. Как и он, – и изобразила соответствующую обстоятельствам улыбку. – Мы были с ним вместе в ту ночь. С горбунчиками.

Зеленые глаза еще несколько секунд всматривались в меня через окошечко. Потом щелкнула щеколда, и дверь открылась.

– Проходите, пожалуйста.

– Спасибо.

Я шагнула в просторную полутемную прихожую, соединенную с маленькой гостиной с балконом, смотревшим на улицу. Я ожидала увидеть студию художника, заваленную холстами и красками, и сильно удивилась – комната была самая обычная, скромно обставленная. На спинке и подлокотниках дивана с обивкой цвета палой листвы лежали вязаные крючком салфеточки. По стенам висели семейные фотографии в рамочках и единственная картина – весьма посредственный пейзаж, представлявший оленей на водопое у ручья под деревьями, сквозь листву которых пробивались лучи пурпурного солнца. Убранство довершали люстра с керамическими колпаками в виде тюльпанов, аляповатая Мадонна (одна из многих сотен здешних разновидностей) над вазой с цветами, буфет со статуэтками из Каподимонте, набор металлических и фарфоровых наперстков и еще какие-то фотографии. У окна высился огромный телевизор с DVD-плеером. Кроме пары снимков, запечатлевших Снайпера рядом с хозяйкой, следов его присутствия не обнаружилось.

– Хотите чаю или кофе?

– Нет, спасибо, сейчас ничего.

– Может быть, воды?

Я улыбнулась ей успокаивающе. Лучшей своей светской улыбкой.

– Тоже не хочу. Спасибо.

Она по-прежнему стояла передо мной в легкой растерянности. Думаю, соображала, как со мной и ко мне обращаться. Кто я и зачем пришла. Она даже в сандалиях на плоской подошве была чуть выше меня ростом и в самом деле очень хороша фигурой и лицом. Когда она двигалась по комнате, легкое светлое платье, оставлявшее на виду руки от плеч и ноги до колен, сильно обтягивало бедра – завидной, надо сказать, крутизны. На ногтях я заметила лак, но руки были невыхоленные. Держалась она спокойно, естественно и непринужденно. И от нее исходило умиротворение, будто излучаемое ее глазами, которые оставались светлыми, даже когда лицо было в тени. Сейчас, впрочем, смотрели они довольно мрачно.