Вместо этого Люк снова вбил в строку поиска «кредитный юрист Вермонт». Двадцать минут спустя он выключил ноутбук и стал думать, чем заняться. Может, пройтись и посмотреть, нет ли кого в коридорах? Вот бы встретить Калишу, хотя она, наверное, напилась и спит… В этот самый миг вернулись цветные точки. Они закружились перед глазами, а все остальное начало пропадать, отступать на второй план. Удаляться, словно отбывающий поезд, на который смотришь с перрона.

Люк положил голову на закрытый ноутбук, начал делать медленные вдохи и уговаривать себя: держись, держись, только держись. Сейчас все пройдет, обязательно пройдет! Главное, не думать, что будет, если не пройдет. Хорошо хоть глотать получается. Глотать – это хорошо… Мало-помалу странные ощущения – будто он отделился от собственного тела и улетел прочь, во вселенную танцующих огоньков – действительно исчезли. Все закончилось быстро, в считаные минуты, но казалось, что времени прошло гораздо больше.

Люк пошел в ванную и, глядя на себя в зеркало, принялся чистить зубы. Про точки они, может, и знают, наверняка знают, а вот про другое – вряд ли. Люк понятия не имел, что было нарисовано на первой карте. И на третьей тоже. А на второй был мальчик на велосипеде. На четвертой – собачка с мячиком в зубах. Черная собачка, красный мячик. Похоже, он все-таки был ТЛП.

Или стал им.

Люк прополоскал рот, выключил свет, разделся в темноте и лег на кровать. Цветные точки каким-то образом его изменили. Врачи понимали, что такое возможно. Откуда он это знает?!

Итак, он – подопытный кролик, и все здешние дети, видимо, тоже, однако над ТЛП и ТЛК без особых талантов – розовыми – ставят больше опытов. Почему? Они представляют меньшую ценность? Ими можно пожертвовать? Не исключено. Врачи считают, что эксперимент с картами Зенера провалился. Хорошо. Они злодеи, а держать злодеев в неведении – хорошо, так ведь? В то же время Люк понимал, что цветные точки нужны не только для того, чтобы усиливать способности розовых, потому что иначе Калише и Джорджу их бы не показывали. Тогда для чего они?

Неизвестно. Известно только, что точек больше нет. И Айрис нет. Точки могут вернуться, а Айрис не вернется никогда. Ее перевели на Дальнюю половину, и больше они ее не увидят.

18

За завтраком в столовой собралось девять детей, но Айрис не было, поэтому никто не болтал и не смеялся. Даже Джордж Айлз не отпускал свои шуточки. Хелен Симмс завтракала сладкими сигаретами. Гарри Кросс навалил себе гору яичницы (а заодно картофеля фри и бекона) и уминал еду, не отрывая глаз от тарелки – сосредоточенно и деловито. Близняшки Грета и Герда Уилкокс ничего не ели, пока к ним не подошла Глэдис. Сияя фальшивой улыбкой, она уговорила их съесть пару ложечек. Девочки обрадовались ее вниманию и немного повеселели, даже хихикнули пару раз. Люк хотел отвести их в сторонку и сказать, что улыбке Глэдис доверять нельзя, но это бы их напугало – а смысл?

А смысл? – стало еще одной его мантрой, причем Люк и сам понимал, что так думать не следует – это еще один шаг навстречу принятию неприемлемого. Он не хотел мириться с происходящим, категорически не хотел, однако против логики не попрешь. Если большая Г. может как-то утешить маленьких Г. и Г., наверное, это к лучшему. И все же Люку плохело при мысли о том, что девочек тоже ждет ректальный термометр и разноцветные огоньки…

– Что с тобой? – спросил Ник. – Ты как будто лимон надкусил.

– Ничего. Думаю об Айрис.

– Она в прошлом, парень. Забудь.

Люк удивленно покосился на него.

– Жестокий ты.

Никки пожал плечами.

– Не я жестокий, а правда. Хочешь, в КОЗЛА сыграем?

– Не-а.

– Да брось хандрить, пойдем. Я себе сразу первую букву запишу и даже прокачу тебя в конце на спине.

– Я пас.

– Слабо? – без малейшего вызова или обиды в голосе спросил Ник.

Люк помотал головой.

– Просто не хочу. Мы с папой всегда в эту игру играли.

Ну, приехали… Уже в прошедшем времени про отца говорит.

– Ладно, понял, понял, – ответил Никки и сделал такое лицо, что Люку стало совсем тошно. Особенно бесит, когда на тебя так смотрит Ник Уилхолм. – Слушай…

– Что?

Никки вздохнул.

– Если передумаешь, я на площадке.

Люк вышел из столовой и побрел по своему коридору – тому, что с постером «ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ», – затем заглянул в следующий (мысленно он называл его Коридором с Машиной для Льда). Морин нигде не было, и Люк зашагал дальше, мимо других постеров и других дверей. Он насчитал по девять комнат с каждой стороны: все двери открыты нараспашку, кровати и стены голые. Сразу понятно, что это не детские комнаты, а тюремные камеры. Люк миновал лифт и вошел в соседнее крыло, где обнаружил похожую картину: пустые коридоры и комнаты. Выводы напрашивались сами собой: когда-то в Институте было гораздо больше «гостей». Ну, или руководство изначально слишком оптимистично смотрело в будущее.

В конце концов Люк добрался до второй комнаты отдыха, где уборщик по имени Фред делал широкие и неторопливые взмахи полотером. Здесь тоже стояли торговые автоматы – пустые и отключенные. Площадки за окном Люк не увидел, только посыпанный гравием двор, такой же забор из рабицы и пару скамеек (видимо, для сотрудников, желающих в перерывах подышать свежим воздухом). Футах в семидесяти стояло невысокое зеленое административное здание – логово миссис Сигсби, сообщившей Люку, что он приехал сюда служить родине.

– Ты что тут делаешь? – спросил Фред.

– Ничего, прогуливаюсь. Ищу, на что поглазеть.

– Не на что тут глазеть. Иди, поиграй с другими детьми.

– А если я не хочу? – жалобно, без намека на дерзость спросил Люк. Лучше бы вообще молчал.

На поясе у Фреда с одной стороны висела рация, с другой – шокер. На него-то он и положил руку.

– А ну марш отсюда! Повторять не буду.

– Ладно, ладно. Хорошего дня, Фред.

– Да пошел ты!

Полотер загудел вновь. Люк поспешил прочь, дивясь тому, как лихо Институт разрушает все его сложившиеся представления о взрослом мире – например, что люди будут с тобой приветливы, если ты приветлив. Он изо всех сил старался не смотреть на пустые комнаты: они наводили жуть. Сколько детей здесь уже побывало? Какая участь ждала их на Дальней половине? И где они теперь? Дома?

– Ага, хрен тебе, – пробормотал он. Вот бы мама это услышала и поругала его. По папе Люк тоже скучал, но тоска по матери была сродни физической боли – так ноет челюсть, когда вырвут зуб.

В Коридоре с Машиной для Льда возле комнаты Авери стояла дандаксовская тележка Морин. Люк заглянул в комнату: экономка разглаживала покрывало на кровати.

– Все хорошо, Люк? – Она улыбнулась.

Дурацкий вопрос, конечно, но ведь Морин желала ему только добра. Откуда он это знал? Может, всему виной вчерашнее световое шоу. А может, и нет.