– Наверное. Но ты же знаешь, чем обычно заканчиваются рождественские каникулы. Слезами.

– Я отправляю его в Котсуолдс, а не в чертов Гильменд[21].

– Помнишь, что говорил Чарльз Партнер об оперативной работе? Чем дружественнее территория, тем страшнее аборигены.

– Это до того, как он прострелил себе голову, или после?

Кэтрин промолчала.

– Все почему-то забывают, – сказал Лэм, – что, хотя Александра Попова и не существовало, был тот, кто его выдумал. И если этот выдумщик теперь решил установить мышеловку у нас во дворе, надо разузнать почему. – Он рыгнул. – Поэтому я и назначил Картрайта главным сыроедом. В конце концов, он хорошо обученный профессионал. А раздолбайство – это у него хобби такое.

– Попов – твой белый кит.

– Это как?

– Да это тоже Чарльз любил говорить. Что опасно персонализировать врага. Потому что тогда начинаешь гоняться за белым китом. – Помолчав, Кэтрин добавила: – Это отсылка к роману «Моби Дик». В ней больше смысла, когда ее не надо объяснять. Ривер не знает, что это ловушка?

– Нет, не знает, – сказал Лэм. – И надеюсь, не узнает. Иначе твоя уверенность в своей неприкосновенности может не оправдаться.

Она кивнула:

– Я ему не скажу.

– Вот и славно. Ты пить-то будешь?

Кэтрин перелила содержимое своего стакана в опустевший стакан Лэма.

– Если только не окажется, что ему грозит опасность, – продолжила она. – В конце концов, это – твой белый кит. Не хочется, чтобы кто-то другой расстался с жизнью, пытаясь его загарпунить.

– Никто с жизнью не расстанется, – заверил ее Лэм.

Как выяснилось, он ошибся.

Зазвонил телефон.

На трупе обнаружили удостоверение Конторы, подняли тревогу. В итоге подоспевших полицейских отправили регулировать транспортный поток, а на место происшествия прибыл Ник Даффи, старший Пес Риджентс-Парка, и велел своим подчиненным вымерять углы и опрашивать свидетелей.

По большей части все свидетели давали показания о последствиях аварии – все, разумеется, кроме водителя автотранспортного средства. Водитель оказался на месте происшествия именно в тот момент, когда оно случилось.

– Откуда ни возьмись… – повторяла она.

Она была блондинкой, на вид трезвой, что подтверждалось и показаниями алкометра, позаимствованного у обиженного полицейского.

– Никаких шансов…

Дрожь в голосе была вполне объяснима: если твоя машина кого-то сбила, то не важно, по твоей вине или нет, – потрясение обеспечено.

В это время суток движения на перекрестке почти не было, но вслепую переходить его все-таки не следовало. Хотя, конечно же, под влиянием наркотиков или алкоголя о правилах безопасного пересечения улицы вспоминают в последнюю очередь.

– Я сразу затормозила, но…

Она снова задрожала.

Неожиданно для самого себя Ник Даффи сказал:

– Ну что вы, успокойтесь, вы же не виноваты…

Черт, да я прямо как дружинник на общественных началах, подумал он.

Вот только она была блондинкой, в меру фигуристой, а пострадавший, хоть и имел удостоверение Конторы, был приписан к Слау-башне, а значит, был таким же особым сотрудником, как и дружинник на общественных началах; типа как особые дети, у которых есть особые нужды. Если оперативник попадает под машину, расследование приходится вести очень осторожно: мало ли, вдруг на этой машине, выражаясь метафорически, окажутся подозрительные номера; но если выясняется, что оперативник из слабаков, то не помешает откорректировать первоначальные предположения. Кто знает, может, он посмотрел не в ту сторону. Лево/право. Очень легко спутать.

А она была блондинкой, да еще и фигуристой…

– Но я обязан проверить ваше водительское удостоверение.

Из него Даффи узнал следующее: Ребекка Митчелл, тридцати восьми лет, гражданка Великобритании. Все чисто; ничто не наводит на мысль, что наезд совершен умышленно. Хотя, конечно же, самые лучшие умышленные убийства совершают те, кого в этом не заподозришь.

Ник Даффи окинул взглядом перекресток. Псы проверяли обочины и подворотни: в прошлый раз, когда машина сбила оперативника, пропало его личное оружие, и Жучара Сэм Чапмен, предшественник Даффи, пал жертвой внутреннего расследования; по слухам, теперь Чапмен служил в какой-то частной охранной фирме. Спасибо, но к такому повороту судьбы Даффи был не готов. Он вернул водительское удостоверение хозяйке, и тут подъехало такси, из которого вышел Джексон Лэм. С ним была женщина. Даффи почти сразу вспомнил, как ее зовут: Кэтрин Стэндиш, та самая, что работала в Риджентс-Парке в те давние времена, когда Даффи был еще щенком; после самоубийства ее шефа, Чарльза Партнера, она удалилась в изгнание. Оба проигнорировали Даффи и двинулись прямиком к трупу.

– Вам придется дать показания, – сказал Даффи Ребекке Митчелл. – Подождите, к вам сейчас подойдут.

Она молча кивнула.

Даффи направился к новоприбывшим, собираясь объявить, что к телу приближаться запрещено, но тут Лэм обернулся, и выражение его лица убедило старшего Пса, что рта лучше не раскрывать. Лэм посмотрел на тело, потом перевел взгляд на улицу. Даффи не разобрал, куда именно всматривается Лэм: то ли в движение на следующем перекрестке, то ли в огоньки, самоцветами переливавшиеся на трассе. В городе ночь, как всегда, унизана жемчугами; иногда это сияющие свадебные гирлянды, а иногда мерклая погребальная мишура.

Стэндиш обратилась к Джексону Лэму:

– Кто сообщит Луизе?

Если начинать с того, чего нет, то в Апшоте нет главной улицы, такой, как в соседних деревнях, с рядами особняков в псевдотюдоровском стиле, живописно спускающимися к реке, чередуясь с антикварными лавками и магазинчиками, где в витринах стоит элегантная садовая мебель, где бакалейные лавочки предлагают печенье с засахаренным имбирем и семь видов соуса песто, а меню в пабах ничуть не хуже выбора блюд в очаровательных кафе и ресторанчиках Хэмпстеда[22]. В Апшоте нет ни кафе с грифельными досками у входа, на которых мелом выведены блюда дня, ни книжных бутиков, где проходят творческие вечера местных литераторов; ни узких улочек, окаймленных аккуратными живыми изгородями, за которыми прячутся желтокаменные домики. Потому что деревню Апшот никто не назовет пряничной, даже сквозь зубы. Если Апшот и напоминает пряник, то лишь тот, что завалялся на полке единственного продовольственного магазинчика деревни, – в пожелтевшем от времени ломком целлофане, покрытый слоем пыли.