– Посмотрим, – сказала она.

Они вошли в маленькую гостиную, и, пока Алекс освобождалась от верхней одежды, Дэвид принялся разводить огонь в камине.

– Я пользуюсь этой комнатой, лишь когда у меня гости; остальное время предпочитаю существовать на кухне.

– Кухня меня вполне бы устроила.

– Нет, когда комната согреется, в ней будет очень уютно. Она тебе понравится.

Кивнув, она обвела взглядом фотографии, старую потертую мебель и давно вышедший из моды музыкальный центр «Бенг и Олафсен». Алекс вспомнила тот день, когда они купили его; ее поразил тогда дизайн этого агрегата, но каким огромным и неуклюжим он казался сейчас! Среди фотографий был снимок Фабиана на трехколесном велосипеде и совсем недавние черно-белые снимки; его пронзительный взгляд – прямо в камеру – смутил ее, и она отвернулась. На решетке уже занялось пламя, и она вдохнула аромат дыма.

– Подожди немного, сейчас здесь станет очень уютно. Включи музыку, если хочешь. – Дэвид направился к дверям.

– Какую музыку ты теперь слушаешь?

Он пожал плечами:

– Большей частью Бетховена. – Он посмотрел на нее. – Чему ты улыбаешься?

– Так, ничему.

Он направился в кухню, и Алекс, улыбаясь про себя, последовала за ним.

– Просто мне это показалось забавным. Я пыталась научить тебя слушать классическую музыку, но ты отказывался, говорил, что, слушая ее, чувствуешь себя стариком; тебя никогда не интересовало ничего, кроме поп-музыки.

– Я еще очень любил джаз, – обиженно сказал он.

– Странно, не правда ли, как мы меняемся.

– Ты тоже изменилась? – спросил он, моя руки.

– Да.

– Я не думал, что ты на это способна.

– Я была довольно легкомысленна, как и ты; теперь я посерьезнела – ты тоже.

– По крайней мере, мы меняемся вместе.

«Хотела бы я, чтобы так оно и было», – грустно подумала она.

Они сидели за кухонным столом, глядя друг на друга, и пламя свечи отражалось в блюде, на которое Дэвид выложил жаркое.

– Тебя не смущает, что это твоя собственная овца?

– Нет. Может, и смущало бы, живи я в Лондоне. Но сельская жизнь вырабатывает иное отношение.

Она ткнула вилкой в тарелку, подцепила кусок и попробовала его.

– Вкусно, очень вкусно.

Он не мог скрыть своей гордости.

– Есть и другая причина, почему я решила снова увидеться с медиумом, Дэвид.

– Еще картошки?

Она кивнула.

– Я думаю, что Фабиан мог бы…

– Морковки?

– Спасибо.

– Мог бы – что?

– Ты знаешь ту девочку, Кэрри, с которой он встречался?

– Да.

– Она бросила его после Рождества.

– Бросила? Он никогда не говорил об этом.

– Мне он рассказал. Сказал, что ушел от нее, – скорее всего, им руководила гордость.

– Никому не хочется признаваться, что его бросили.

– Да. Но я решила, что ей следует сообщить, ты понимаешь…

– Конечно.

– Я поехала к ее матери; та не видела дочь довольно давно; она сообщила мне, что Кэрри в Штатах, и показала несколько открыток, одна из которых была написана Кэрри совсем недавно.

Дэвид подлил себе вина.

– Когда я разбирала вещи Фабиана, то нашла еще несколько таких же открыток и письмо от Кэрри, в котором она сообщала ему, что не хочет больше его видеть. Я подумала, что это несколько странно: зачем ему точно такие же пустые открытки, и все с видами Бостона?

Он пожал плечами.

– Я стащила одну из открыток у матери Кэрри и сравнила с почерком ее письма; мне показалось, он несколько отличается, и я отнесла и то и другое специалисту по почеркам.

– Графологу?

– Да. Я все пыталась вспомнить это слово. – Она уставилась на него. – Дэвид, открытка, которую Кэрри послала своей матери из Бостона и которая была проштемпелевана на почте семь дней назад, написана не Кэрри. Ее писал Фабиан.

Обмякнув на стуле, он смотрел на нее сквозь пар от горячего мяса.

– Ты абсолютно в этом уверена?

– Да.

Он покачал головой.

– Что ты хочешь этим сказать?

Алекс повела плечами.

– Ты хочешь сказать, что он еще жив?

– Ты был во Франции.

Сглотнув комок в горле, он побледнел и медленно склонил голову.

– И что из этого следует?

– Поэтому я и захотела встретиться с медиумом.

Он долго молчал, глядя на остывающую перед ним еду.

– Не сомневаюсь, этому есть какое-то объяснение, – наконец сказал он. – И может быть, очень простое.

– У нас есть выбор, не так ли? Или медиум, или полиция.

– Можно еще ничего не делать.

Алекс покачала головой:

– Нет, этого мы не можем себе позволить.

Она сама убрала комнату Фабиана, задернула шторы и надежно закрепила их края по стенам. Затем выключила свет и оказалась в непроглядной тьме. По спине у нее прошел холодок, началась дрожь. Она стала шарить по стене в поисках выключателя и никак не могла его найти. Кнопка исчезла. Она слышала, как шуршит по стене ее рука. Выключателя не было. Она нащупала дверь, услышала скрип ручки, когда ухватилась за нее, увидела легкий проблеск света из-за портьер, услышала свое тяжелое дыхание.

Найдя выключатель, Алекс включила свет и облегченно вздохнула, слишком испуганная, чтобы смотреть на портрет Фабиана на стене.

Утром Мимси помогла ей вытащить кровать, и теперь комната выглядела странно; Алекс рассматривала шесть пустых стульев, гадая, как расставит их Форд. Нужно о многом расспросить его, подумала Алекс, когда несла пылесос вниз.

Было шесть часов. Интересно, можно ли предложить земляные орешки? А выпивку? А сигареты? Дом застыл в мрачном ожидании вечера. «Включить, что ли, музыку?» – пришло ей в голову.

Раздался звонок в дверь, и Алекс поспешила вниз. На пороге стоял Дэвид в темном костюме и черном галстуке – в первый момент она даже не узнала его.

– Привет, – сказал он.

Она моргнула:

– Ты пришел!

– Я же сказал, что буду.

– Спасибо тебе. – Она поцеловала его в щеку. – Я… я подумала, вдруг тебе не удастся выбраться. Ты хорошо выглядишь.

– Я не знал, что надеть.