Когда он свалился на землю, я решил, что буду следующим, потому что у меня в кармане лежал кусок резины.

Однако я выжил. Эсэсовец не сообразил, что остальные обрезки Шмуэль раздал другим.

Но я знал, что моя жизнь зависит от многих условий. Надо следовать правилам – абсолютно всем; не привлекать к себе внимания; быть здоровым; выполнять свою работу. Ошибаться нельзя.

В тот день я забыл свое имя – стер его из памяти до тех пор, пока американский солдат не спросил, как меня зовут.

В тот день я превратился в порядковый номер.

* * *

Мы с Салеком, Мареком и Джо остались одни в нашей спальне. Все остальные мальчики разъехались: либо нашли себе жилье в городе после того, как устроились на работу, либо эмигрировали в другие страны, к родным. С тех пор, как мы покинули Бухенвальд, никто из нас не упоминал про лагерь. Но в ту ночь, когда осенний ветер кружил сухие листья у нас за окном, а освещение мигало из-за непогоды, мы внезапно стали вспоминать прошлое.

Бухенвальд, напомнил нам Салек, был основан в 1937 году как лагерь для политзаключенных и преступников. По статистике, которую во Франции сообщали в радионовостях и газетах, через ворота Бухенвальда прошло почти четверть миллиона заключенных. У него были лагеря-сателлиты, окружавшие центр, словно лучи звезды. В лагере имелся медицинский центр, где на заключенных испытывали вакцины от тифа и других вирусов. Иногда эксперименты были такими жестокими, что заключенные умирали или впадали в кому, из которой уже не выходили. Их хоронили – иногда живыми.

Заключенные лагеря трудились, как рабы, на близлежащем оружейном заводе, который, помимо прочего, производил компоненты для ракет и немецких высокотехнологичных военных танков. Хотя в Бухенвальде не было газовых камер, там, по оценкам прессы, погибло более 55 тысяч заключенных – в результате голода, болезней, медицинских экспериментов и изнурительного труда.

Когда в 1944 году советская армия вступила в Польшу, нацисты начали уничтожать следы совершенного ими геноцида. Многих евреев и других заключенных отправляли в «марши смерти», заставляя идти, пока они не умрут. Некоторые лагеря сжигали, а архивы уничтожали. Но заключенных, еще способных работать, вывозили в Германию. В их число входили мужчины трудоспособного возраста и мальчики.

Когда весной и летом 1944 года в Бухенвальд начали прибывать составы из польских лагерей смерти, лагерное подполье было потрясено. Еврейские каменщики из Польши, жившие в отдельном бараке, часть которых работала на подполье, а также другие польские евреи, включая Джека Вербера и пресловутого Густава, придумали план, как обмануть нацистов. Они сказали, что хотят открыть для мальчиков школы, где те будут изучать немецкий язык, немецкий порядок и то, как быть образцовыми немецкими рабочими. Они заверили нацистов, что благодаря школам нас, мальчишек, удастся держать в узде, чтобы мы не бегали по лагерю, не воровали еду и не создавали проблем. Порой подпольщики, надзиравшие за прибывающими составами, подделывали для мальчиков документы, записывая там христианские имена и помечая, что они коммунисты, а не евреи. Они устраивали так, чтобы мальчиков не отправляли на работы за пределами лагеря. Хотя целью Сопротивления в Бухенвальде было бороться с нацистами и в конце концов свергнуть их, Густав и Джек убедили остальных, как важно спасти нас, детей.

В случае Джека, как рассказал мне Яков, причина была в том, что его жену и дочь, которой исполнилось год и два месяца, когда в 1939 году Германия оккупировала Польшу, убили. Его семью, включая родителей, братьев и сестер, отправили в Треблинку. А перед тем, как казнить, их убедили в том, что Джек тоже мертв. Нацисты сыграли над его семьей жестокую шутку, отправив им прах другого человека, якобы Джека.

– Это было больше, чем жестокость! – воскликнул внезапно Джо. – Это нацисты – недочеловеки, а не мы, евреи. Они – крысы и пища для червей.

Я никогда не видел Джо настолько разъяренным. Он с такой силой сжал кулаки, что костяшки побелели.

Джек тоже хотел умереть, продолжал Салек. «Когда он услышал про свою семью от другого заключенного… пока мы, мальчики, не приехали, он думал покончить с собой». На собрании, где обсуждалась судьба мальчиков, Джек сказал: «Мы все понимаем, что если слухи о том, что делают с евреями в Европе, правда, то для нас крайне важно сделать что-то положительное и значимое… Наша задача – спасти им жизнь и дать надежду на будущее».

Подпольщики это могли, потому что занимали в лагере влиятельные посты. В начале 1940-х, когда количество заключенных в Бухенвальде стало быстро расти, нацистов оказалось слишком мало, и им, пока шла война, приходилось бороться за собственное выживание, поэтому сами управлять лагерем они не могли. Требовались заключенные, готовые работать на них. Сначала эсэсовцы привлекли к сотрудничеству преступников, но быстро оказалось, что, отдав власть в руки грабителей и убийц, они только повысили в лагере количество преступлений, в том числе против нацистов. У СС не осталось другой альтернативы, кроме как обратиться за поддержкой к коммунистам, которые играли в опасную игру, делая вид, что работают, но в то же время принимая участие в подпольной деятельности.

Члены бухенвальдского подполья, или Сопротивления, как его еще называли, часто не знали друг друга – это был способ защитить их и их акции. Начиная с 1941 года, они похищали еду, чтобы накормить детей, и укрывали их как только могли. Еврейские каменщики в 1943-м построили рядом военный завод Густлофф-Верке, где многие заключенные трудились как рабы. Его разбомбили в августе 1944-го, еще до моего приезда в Бухенвальд. Поблизости от лагеря находилось много ферм, где узники работали тоже. И, конечно, рабочая сила требовалась самому лагерю: в прачечных, на кухнях и на складах, где разбирали и хранили вещи новоприбывших. Чтобы надзирать за всем этим, подпольщики в 1942 году убедили нацистов создать внутреннюю полицию, большинство членов которой сотрудничали с Сопротивлением, но немцы этого не знали. Полиция отвечала и за прибывающие в лагерь железнодорожные составы. Эти люди ходили в синей форме с беретами.

После того как нас окунули в дезинфицирующий раствор, мужчина, наблюдавший за мной и за Абе, вернул нам документы. Теперь там говорилось, что я политический заключенный, коммунист и мне шестнадцать лет. Желтую звезду на моей робе заменили на красную. Подполье управляло даже центральным бюро лагеря.

Нацистская партия согласилась организовать школы в бараках. Ходили слухи, что нацисты даже похищали детей, выглядевших, как немцы или арийцы, чтобы потом их германизировать. Нацисты не знали, что каменщики учат нас идишу, национальным песням и истории, географии и математике. В моем бараке располагался изолятор. Нас окружал металлический забор с воротами. Яков слышал, когда скрипучие ворота открывались, и знал, что приближаются нацисты. Лидер Барака 66, Антонин, сообщил СС, что в бараке свирепствует тиф и к нему нельзя приближаться.

Лидеры бараков, где детей было больше всего, также убедили нацистов проводить переклички для мальчиков внутри, а не на Аппельплац, говоря, что мы – будущее нацистской партии. Нельзя, чтобы мы болели, а зимы в Германии холодные.