Министр улыбается, и ее глаза, смешливые и серьезные одновременно, всматриваются в меня. Симпатичная женщина.

– Да все ничего, правда? Надо держаться! Так что, дорогая моя, запускаем шарики? – весело говорит она, обернувшись к Марианне.

После очень подробного и трогательного выступления госпожи министра мне надо тоже сказать несколько слов, но я не слишком привыкла к таким выступлениям.

– Я хочу рассказать вам о молодой женщине, которая так любила жизнь, что ей понадобилось второе сердце. Почти три года назад, после двух недолеченных инфарктов мне осталось только десять процентов рабочего сердца. Мой живот раздувался от воды, которую сердце уже не могло перекачивать. Оно было изношенным, омертвевшим. Мне было тридцать четыре года. После пересадки исследования показали, что мое больное сердце не прожило бы больше месяца. Я благодарю своего донора. (В этот момент я кладу руку на сердце.) Я благодарю всех тех, кто дарит надежду и жизнь, благодарю их близких.

Мы выпускаем шарики. Я иду к Матье и подвожу его к министру – он гордо здоровается с дамой из правительства. Я провожаю взглядом крупные розовые гроздья шаров, которые поднимаются в небо, в обитель доноров, и, чтобы прогнать внезапную грусть, задаю себе нелепый вопрос: а до какой высоты может подняться надутый гелием шарик?

Они быстро скрываются из виду, унесенные ветром, который все время ерошит мне волосы, а все в едином порыве протягивают вверх руки. Спасибо всем донорам! И спасибо их близким, у которых есть доброта, мужество, ум, чтобы дать согласие на этот дар.

Хотелось бы мне спросить у Розелин Башло, почему нельзя узнать, кто твой спаситель. Почему нужно все время думать о нем как о существе безымянном, почти виртуальном?

Я хотела бы понять, поблагодарить лично его близких людей, чье согласие продлило мне жизнь. Отблагодарить их не только шариком, который скоро лопнет в земной атмосфере. Почему же невозможно узнать, сказать «спасибо», может быть, завязать замечательные дружеские отношения с открытыми, щедрыми людьми, быть с ними вместе – как воссоединившаяся семья, а не оставаться в неведении, горе, одиночестве.

У Розелин Башло настоящий распорядок жизни министра – все расписано по минутам, ей пора. За ней приходят двое озабоченных мужчин и одна женщина, с полным электронным оборудованием секретных агентов и со шлейкой наушника в ухе. Уже сигналят готовые к отправке мотоциклисты. Прежде чем исчезнуть, симпатичная дама великодушно и звонко целует меня в щеку. Я смотрю, как она садится в темный лимузин со включенной синей мигалкой. В другой жизни я буду министром.

Июль 2006 г. Париж

Как я и предполагала, Лили довольно быстро оправилась от своего неудавшегося романа. Певец несколько раз звонил ей, однажды вечером даже приходил с букетом цветов плакаться к ее подъезду. Наткнувшись на отказ, осыпал ее оскорблениями, угрозами, вопил что-то с тротуара. Остановилась патрульная машина полиции. Финальная хлопушка.

Мы сидим на залитой солнцем террасе кафе и дегустируем новый сорт зеленого чая с невероятными свойствами антиоксиданта, и тут вдруг посерьезневшая Лили прерывает мое безмятежное настроение одним из тех невероятных вопросов, которые умеет задавать только она:

– А ты веришь в бисексуальность?

– А что? Не знаю. Может быть, я верю в то, что у меня есть бипамять… а вот насчет бисексуальности…

– Я тебе не говорила, – я снова встретилась с Адамом.

– Хм?

– С тем манекенщиком из самолета в Индию.

– Да ну! И что?

– Мы провели вместе ночь – но прежде расставили все точки над «i». Он считает себя бисексуалом, я очень привлекаю его, но он не влюблен в меня. Ему просто хотелось снова со мной встретиться. Ему приятно быть со мной.

– По крайней мере, ясно… Бисексуал… Те несколько бисексуалов, которых мне довелось узнать, мне кажется, всегда были больше похожи на гомо-, чем на би-. Бисексуал, возможно, это просто гомик, но любопытствующий, – или гей, который не хочет слишком явно выглядеть геем.

– Он говорит, что его привлекают и женщины, и мужчины и что он не может обойтись ни без тех, ни без других. Фрейд считал, что мы все бисексуалы и что мы переходим из одной сексуальности в другую по мере разочарований в партнерах…

– Да ну? Тогда, видимо, мужчины меня недостаточно разочаровали… Я совершенно не чувствую в себе бисексуальности. Но Адам и его влечение к женщинам и мужчинам – там соотношение все-таки не пятьдесят на пятьдесят?

– Что за вопрос! Не буду же я спрашивать у него о процентном соотношении, как о проценте шерсти в кофточке… Дело наверняка сложнее.

– А надо было как раз спросить, это помогло бы ему четче сформулировать для себя, что он такое на самом деле. У меня была куча голубых приятелей, но они прекрасно чувствовали себя в рамках своей сексуальности, но не были двустволками, как твой Адам.

– А ты никогда не…

Я обрываю Лили на полуслове:

– Нет, никогда. А ты что, Лили, решила сделать разворот на девяносто градусов?

– Да нет, ты с ума сошла!.. Нет, это я сошла с ума, я разбита, я полностью разочаровалась в мужчинах…

Теперь Лили явно удручена, выражение ее лица изменилось, она полностью потеряна, моя Лили, она вдруг сдувается, распадается на части, я помогу ей найти себя. Потом она поднимает голову, выпрямляет спину, отказываясь портить этот светоносный летний миг, смотрит в неизменно синее небо, несколько секунд от души смеется и с каким-то новым блеском в глазах смотрит на меня:

– А тебе ни разу не хотелось поцеловаться с девчонкой? Просто так, для пробы?

– Нет. А тебе?

– Нет… А что, если мне поцеловать тебя вот прямо сейчас, чтоб посмотреть, как это – быть бисексуалкой?

– Как – прямо так, у всех на виду? Ты с ума сошла, Лили, – говорю я ласково.

– Да… Прямо сейчас.

Я тоже вдруг начинаю громко истерически смеяться, смех обрывается, когда я вижу, что Лили медленно придвигается. Закрыв глаза, она тянется ко мне своими прекрасно прорисованными губами. Она сближается со мной, я остаюсь неподвижна. Несколько быстрых секунд я даю Лили целовать себя. Я тоже закрываю глаза. Я снова ощущаю забытый вкус поцелуя, удовольствие от этого телесного контакта не важно с кем. Дружба и любовь переплетаются, одни губы похожи на другие. Прохожие шепчутся, мне плевать. Этот миг уникален. Нежный союз двух одиночеств. Мягкий слом табу, изжившего себя, разлетевшегося вдребезги за долю секунды, за долю вечности.

После этой особой минуты, до сего дня не повторявшейся, мы возвращаемся к нашему разговору.

Что же до Адама, я советую Лили положиться на собственное чутье, но держать себя в руках, не слишком привязываться к нему. Она спокойно увидится с ним несколько раз, прежде чем он исчезнет без шума, оставив смутное воспоминание о плотских утехах, одновременно сильное и нестойкое.