— И не такие дикие версии проверяли, — успокоил Никифоров.

Ему видней, подумал Голованов. А у Гончара, скорей всего, начнутся свои проблемы, и его теперь ожидают собственные неприятности с законом. Боря Никифоров слыл человеком исключительной честности, и стоило надеяться, что дело он не замнет.

— Виталий Константинович, что вы вообще знаете о своем кредиторе? — спросил Голованов.

— О Похлебкине?

Голованов усмехнулся, сообразив, что у такого человека, как Гончар, кредиторов вполне могло быть несколько.

— Да.

— Ну… Он — своеобразный человек. Честно говоря, я его побаиваюсь.

— Он вам угрожал?

— Нет, просто, знаете, есть люди, которые внушают физический страх. Вот эти ребята из «Прогрессивной России» — они все такие.

— А ваши коммунистические депутаты, они, значит, не из таких? — оскалился Никифоров.

Гончар промолчал.

— Так что же примечательного вы заметили в Похлебкине?

Гончар задумался.

— Например… он пользуется не наручными часами, а такими, карманными, на цепочке, знаете… Всегда носит их с собой, говорит, что однажды они остановили пулю.

Голованов с заместителем начальника МУРа посмотрели друг на друга скептически: профессор МГУ хвастается часами, которые остановили пулю?!

— Между прочим, Похлебкин прав, — встрял Щербак, — например, машина, в которой ездит Папа Римский, сделана целиком из серебряных карманных часов.

— Все эти суеверия гроша ломаного не стоят, — отрезал Никифоров.

— Ну не знаю, не знаю, — покачал головой помощник депутата. — Разбитое зеркало из века в век считалось скверной приметой. И черная кошка. И…

— Знаете, я думаю, вы совершенно правы, — неожиданно поменял свое мнение Никифоров, глядя ему в переносицу. — Я вот разбил зеркало на днях, а теперь вот с вами разговариваю.

Гончар поежился.

У Голованова появились новые заботы, а Денис, следуя неписаной, но четкой инструкции, поехал в Генпрокуратуру к Турецкому и выложил ему все про события сегодняшнего вечера. Турецкий помрачнел как туча. Он пять минут ходил по кабинету, и пять минут Денис ждал, что он скажет.

— Значит, так, — заявил Александр Борисович. — Мне эти политические разборки и даром не нужны. Найдите Похлебкина. Живого! Слышишь, Денис?! Поскорее, голубчик! — Турецкий поневоле приглушил голос: — А то вдруг и правда у коммунистических боссов резьбу посрывало?!

«…Словно с того света возвращался я в родной город. По дороге, правда, пришлось заскочить в Курск, оставить у тети кое-какие деньги. В Кашлевске меня не было ровно пять дней. За это время страсти вокруг ужасных событий, невольным свидетелем которых я был, несколько улеглись. Я неплохо потрудился, хотя чувствовал, что рано еще ставить точки над „и“. Я ничего не знал о похищенных деньгах Штрассера. Если Барышев мстил убийцам брата, то откуда он мог знать о тайных операциях банкира? Тот совсем не дурак был, чтобы посвящать даже своих приближенных в столь щепетильное дело. Виктория тоже не могла знать многого, и это вносило некоторую неразбериху в мои планы. Даже если они догадывались о большой сумме денег, спрятанных Максимом Робертовичем, никто не знал, где они и как до них добраться. Впрочем, здесь что-то было не так. Оставалось загадкой также, что спрятали в могиле Сергея Барышева. Мне уже надоело ломать голову и теряться в догадках.

Когда я прибыл на свой родной вокзал, то в глаза сразу бросился огромный рекламный щит с яркой зазывающей надписью: «Несите свои деньги в Пегас-банк, и вы станете богатыми».

«Или покойниками», — подумал я про себя.

Пересчитав мелочь в карманах, я решил довериться рекламе и понес свои деньги прямо в Пегас-банк. Я не боялся уже загадочного убийцы, его тайна была раскрыта. Мистика исчезла, оставалось играть начистоту.

Проходя сквозь стеклянные двери банка, я мысленно подготовился к встрече. Однако мои мечты не сбылись. Оказывается, новый директор Илья Рахлин два дня назад уволил Панкина. Говорили, что у них вышел скандал. Это был беспрецедентный случай. Постоянно незаметный, тихий Панкин сам напросился на увольнение, обвинив Рахлина в некомпетентности, после чего последний предложил Дмитрию уволиться. Такого оборота никто не ожидал. Еще раньше из банка ушла секретарша Штрассера, очень тяжело переживавшая смерть своего любовника. Только я догадался, что это не случайное совпадение. Барышев опять перехитрил меня. Ищи-свищи его теперь. Страна у нас, как известно, большая, много в ней лесов, полей и рек, а также уютных курортов, где можно тратить штрассеровские денежки налево и направо. Как я сразу не догадался, что, почуяв слежку, убийца решил просто выйти из игры! Нужен я ему!. Эх, вот незадача! Наверное, Барышев-Панкин уже сменил фамилию и спокойно наслаждается ласковым южным солнцем. Рядом классная баба и мешок денег. Что я могу доказать? Кто станет слушать мой лепет?

Дело закрыто. Все стало на места. Новые мафиози заняли место старых. Милиция по-прежнему нас бережет и тянет свою нелегкую лямку, неся службу, которая, как известно, и опасна, и трудна.

Я должен благодарить судьбу, что полученная передышка спасла меня от верной смерти. Мне показалось, что руки мои опустились, как плети. Весь боевой пыл угас и обесценился. Усталой походкой поплелся я домой. «Жигули» так и стояли в чужом дворе, правда уже без колес. Вместо них под оси аккуратно подложили кирпичи.

Наверное, со стороны я тоже чем-то был похож на свою машину. Правду говорят, что вещи сохраняют отпечаток их хозяев. Игра в войну закончилась долгим миром, правда по желанию одной заинтересованной стороны. Это напоминало пресловутый Брестский мир без аннексий и контрибуций. В свое время Ленина хорошо за него потрепали. Я же остался один на один со своим разочарованием. Только теперь стало понятно, какую глупую игру я затеял. Все так и должно было закончиться.

Добравшись до своей квартиры, я встретил свою старую соседку Клавдию Пантелеевну.

— Привет, Лешенька! Где это ты пропадал? Тебя и не узнаешь, такой красивый!

— Да бросьте вы, тетя Клава! Скажете тоже…

— Слушай, тебе вот письмо заказное принесли. Срочное. Без обратного адреса. Я сказала, чтобы оставили у меня, расписалась за тебя. Я, конечно, женщина любопытная, но чужие письма не читаю, воспитание не позволяет, — с надеждой вытянуть из меня что-нибудь тарахтела Клавдия.

— Спасибо, конечно. Только я его вам все равно читать не буду. Военная тайна. Понятно?

— Глупый ты, Лешка, хоть и тридцать давно стукнуло, — разочарованно закрыла дискуссию соседка.

Я взял письмо и открыл двери квартиры. Ожидать гостей не приходилось. Упав на кровать, я быстро распечатал конверт. Это была пощечина, добившая меня окончательно. Печатными буквами, аккуратно, без помарок ко мне обращался мой давний «дружок».

«Привет, шурави. Хоть мне и советовали разобраться с тобой по-серьезному, но еще раз повторю, что на тебя зла не держу, ты человек посторонний и ни в чем не виновный. Свои догадки можешь строить сколько угодно. Не советую только посвящать в них других людей, поскольку все стало на свои места, и тебе никто не поверит. Не следует ворошить старое. Кто его помянет, тому сам знаешь что. Меня искать не рекомендую. Наша новая встреча добра не принесет. Я тебя не пугаю. Просто предупреждаю. Знаю, что ты не из пугливых, за это ценю. Просто надо быть чуточку умней в жизни. Ты ведь почти половину ее прожил. Передавай привет нашей общей знакомой, но тоже держись от нее подальше. Тебе с ней не по пути. Удачи в дальнейшей деятельности на благо Родины и народного образования. Прощай. Твой доброжелатель».