– А вот признайся, – сказал Вадим, – Ты напрочь отвергаешь мистическую суть вопроса?

– Мистическую – это какую? – нахмурился Фельдман, – Дьявола, что ли?

Вадим вздрогнул. И Лиза как-то втянула голову в плечи. А закрыта ли дверь в агентство? – с внезапным страхом подумал он. Чушь. Он сбросил наваждение.

– Вот и умница, – прокомментировал Павел, – Не знаю, как насчет… м-м, этого слова, но… Впрочем, давайте покончим с вводной частью. Имеется еще один фигурант. Басардин Анатолий Павлович. К счастью, живой.

– Ты уверен?

– Ну-у… – Павел снова воззрился на свои элегантно-деловые «Сейко» (видимо, ему доставляло удовольствие это делать) и провалился в какую-то математическую задумчивость.

– Хорошие часы, – заметил Вадим, – Дорогие, наверное.

– Не очень. Десять средних российских зарплат. Подарок высококоррумпированного специалиста, которому я сделал отсрочку от зоны. Восемь часов назад Анатолий Павлович был жив и весьма эмоционально настроен. Что мы знаем о Басардине Анатолии Павловиче? Еще один выдающийся вундеркинд. Шесть десятилетий ублажает нежные уши меломанов божественными пассажами и запоминающимися мелодиями. Он разный. С легкостью менял направления работы, но всегда оставался цельным мастером. Эпический размах, совершенство форм, тонкая лиричность, резкие созвучия, заупокойные песнопения, стремление к новаторству, использует алеаторику, сонорику, технику пуантилизма, гм… В семидесятые не гнушался авангарда – произведений в области электронной музыки, искал новые тембры, редкие сочетания инструментов – например, тромбон, арфа, фортепиано… После армии поступил в консерваторию, учился по классу фортепиано, владеет массой других инструментов, спустя пять лет твердой поступью отправился к завоеванию музыкальных олимпов, становился лауреатом каких-то конкурсов, зарабатывал очки на будущую жизнь. В начале пятидесятых исполнил перед музыкальной общественностью свою первую сюиту для фортепиано с оркестром под названием «Осенняя ночь», ввергнув в изумление заслуженных мэтров с мировыми именами. Хлопает сам товарищ Берия. Становится модным композитором. И здесь не все ладно. Известность кружит голову, в итоге – зазнайство, гулянки, пьянство, истеричный скандал в ресторане «Прага», где Басардину, якобы, не доложили мяса, нанесение тяжких увечий официанту нежными музыкальными руками, помещение в камеру предварительного заключения. Заступничество Дунаевского и Прокофьева, работа психологов… впрочем, в те времена они назывались по-другому, женитьба на суровой красавице Полине Юрьевне Мещерской, которая вцепилась в него стальной хваткой и сделала из него настоящего человека, которого несколько лет спустя уже и не стыдно было отпускать на коротком поводке за рубеж. Басардин пишет оперетты, симфонии, увлекается модным в те годы неофольклоризмом – построением мелодий на коротких мотивах, напоминающих народные мелодии; какое-то время дирижирует симфоническим оркестром, водит дружбу с Игорем Стравинским, который в 62-м году приезжал в СССР, занимается педагогикой – был профессором Свердловской консерватории. И пишет, пишет… завораживающую музыку – о погружении человека в глубины собственной души, о жизни и смерти, о духовных и нравственных проблемах… Смену власти в стране принимает всей душой и пару лет спустя обосновывается в Магдебурге – по приглашению господина Штеттера, магистратского чиновника, являющегося по совместительству дальней родней по линии жены. Строит дом, переезжает в пригород. Не сказать, что по уши завален работой, трудится в свое удовольствие – охотно и по мере сил. Его талант востребован и в Германии. Принимает заказы на мюзиклы, преподает в местной консерватории, проводит частные уроки. Сын погиб в 94-м году – работал в Конго, у автобуса переломилась колесная ось, рухнул в реку, кишащую крокодилами, извлекали по кускам. Внук ведет свободный образ жизни, дома появляется редко, крутится в странных компаниях, хиппует по полной программе… Да, забыл сказать, вот уже около месяца Басардин живет затворником в своем доме. Никуда не выходит, гостей отшивает. То есть информацией он снабжен, рефлексы работают…

– Но в желтый дом по жизни не попадал, – догадался Вадим.

– Как ни странно, да. Во всяком случае, отыскать информацию не удалось. Но крайне испуган, взвинчен, страдает теми же недугами, что и покойные друзья, боится за свою жизнь и… похоже, потихоньку избавляется от непосильно нажитого.

– Такое ощущение, что ты лично с ним разговаривал.

Фельдман улыбнулся, изображая неприступную загадочность.

– А как насчет отметин Сатаны в богатом наследии? – подала голос Лиза, – Скажем, симфония «Петя и Зверь» с мрачной, многократно повторяющейся темой, или парочка реквиемов, ввергающих в депрессию…

– Не заострял, – чистосердечно признался Фельдман, – Не моя стихия, знаете ли, музыка. Нет, я, конечно, колбасился в свое время под «Дипов», делал вид, что понимаю «Лед Зеппелин», расшифровывал Гребенщикова, бился в припадке от «Мусорного ветра» Армена Григоряна, но чтобы так серьезно… А теперь подходим к главному, – Фельдман в десятый раз изучил свой навороченный циферблат, – Шесть часов назад, как уже говорилось, я позвонил Басардину Анатолию Павловичу и имел с ним продолжительную небезынтересную беседу…

– Не может быть, – изумился Вадим.

– Однако было, – пожал плечами Фельдман, – Сам в шоке. Только не спрашивай, где я добыл телефон Басардина, на который ему могут звонить только доверенные лица и родственники.

– Однако я попробую… – робко начал Вадим.

– Теряем время, – отрубил Фельдман, – Цепочка получится длинной. Связи, дружище, связи. Ситуация вкратце такова. Басардин морально измучен. Он стар, но с жизнью расставаться не хочет. Боится за жену, боится за внука, которого носит бог знает где, а вернуть паршивца в дом полиция насильно не может. Правовое государство, знаешь ли. Похоже, он вовсю распродает имущество, переводит деньги – поскольку адвокатов и прочих юристов он в дом все-таки пускает. В Дьявола не верит…

– Он сам сказал?

– Поначалу он несколько раз порывался бросить трубку. Но я убедил его не делать этого. Сослался на нескольких людей, которых он не может не знать, и, наконец, рассказал занятную историю, которая «приснилась» внучке Белоярского.

– Ну, ты и наглец, – покачал головой Вадим.

– Имеется такая добродетель, – согласился Павел, – Этот гений бросил-таки трубку, навел где-то обо мне справки по своим каналам и сам перезвонил. Мы результативно поговорили.

– Может быть, не мое, конечно, дело, – робко вставила Лиза, – Но если тут так жутко наверчено… не могли вас подслушивать?

– Меня? – нахмурился Фельдман.

– Нет, этого достойного дедушку…

– Могли, – пожал плечами Фельдман, – Но я сомневаюсь, поскольку перезвонил Басардин с другого номера, который не определился.

«Все равно засада», – подумал Вадим.

– Засада, возможно, – озвучил опасения Павел, – Но защищенной правительственной связи у меня нет, а риск – понятие естественное, а, стало быть, не безобразное. Итак, Басардин не верит в Дьявола, и никогда не верил, но верит в злой умысел и дьявольскую изобретательность. Отчасти я с ним согласен, посудите сами – насколько явствует из легенд и красивых историй, если человек закладывает душу Дьяволу, на этом свете ему уготована долгая и счастливая жизнь, которая вряд ли сочетается со срывами, психическими заболеваниями, гибелью близких и прочими несчастьями, которым наши старцы оказались подвержены. Вторая причина, что Дьявол не при делах. Я навел справки – простейшим образом, через Интернет: в местечке Аккерхау в замке Валленхайм действительно когда-то проживал разорившийся барон Густав фон Ледендорф. Чудаковатый, с инфернальной внешностью, повышенным магнетизмом… в чем, собственно, нет ничего сказочного. Старика не любили, проживал он отшельником в своем ветшающем замке, и что характерно, не замечен в связях с нацистами. Скончался весной 47-го года, похоронен за счет местной казны на деревенском кладбище.