Иэн сказал, что не знает и не хочет знать. Они как-нибудь справятся. Иэн славился своим оптимизмом и умел заражать им других. Он поцеловал жену и пошел купить бутылку вина в магазинчик по соседству, где из-под полы продавали спиртное. Они распили ее за ужином, состоявшим из картофельного пюре и сосисок.

— По крайней мере, у нас есть крыша над головой, — утешил он ее, — хотя большая ее часть пока принадлежит строительной компании.

У них действительно был дом, правда, большинство друзей находило его немного странным. Улица в этом месте делала крутой изгиб, и дом 23, в котором жили Иэн и Джил, стоял на самом острие и поэтому был чересчур узким и высоким, клиновидной формы. Собственно, в нем их привлек как раз необычный вид, ну и, конечно, цена. Правда, дом находился в плачевном состоянии и нуждался в больших вложениях. Причудливость их жилища добавляла ему очарования, однако очарование мало чем помогало, когда молодожены в поте лица зарабатывали деньги, чтобы покрасить дом или заново оштукатурить его нелепый узкий фасад.

Зато подвальный этаж был всем на загляденье — его снимала у них Дельфина. Деньги за аренду шли на погашение ссуды. Дельфина была художницей, и весьма успешной; большую часть времени она жила в своем коттедже в Уилтшире. Старый амбар она переделала в студию, а еще там был запущенный сад, спускавшийся к поросшим камышами берегам маленькой речушки. Она частенько приглашала Иэна, Джил и Робби погостить у нее в выходные, и эти поездки приносили им огромную радость: у Дельфины всегда собиралась куча интересных гостей, устраивались обильные трапезы, поглощалось немало вина и велись бесконечные дискуссии на эзотерические темы, в которых Джил ничего не смыслила. По возвращении в Лондон Иэн всегда говорил, что нет ничего лучше, чем ненадолго сменить обстановку.

Сейчас Дельфина, толстая как бочонок, в просторном сарафане, сидела у своей входной двери прямо на солнце, которое во второй половине дня переходило на ее территорию. Джил вынула Робби из коляски и опустила на землю; он тут же просунул голову между перилами и уставился на Дельфину, а она отложила газету и повернулась к нему, глядя на мальчика сквозь круглые солнцезащитные очки.

— Привет-привет, — поздоровалась она. — Где это вы были?

— В парке, — ответила Джил.

— В такую жару?

— Больше гулять негде.

— Вы должны что-то сделать с садом.

Дельфина повторяла это раз за разом уже два года; в конце концов Иэн сказал, что если она еще хоть раз упомянет про сад, он собственноручно ее придушит.

— Спилите хотя бы это жуткое дерево.

— Прошу, не начинай, — взмолилась Джил. — Это слишком сложно.

— Тогда попробуйте избавиться от котов. Я целую ночь глаз не сомкнула, слушая их концерт.

— И что прикажешь делать?

— Да что угодно! Возьмите ружье и перестреляйте их.

— У Иэна нет ружья. А если бы и было, он не стал бы стрелять по кошкам: полицейские могут решить, что мы тут кого-то убиваем.

— До чего ж ты законопослушная! Ну, если вы не собираетесь разгонять кошек, то почему бы вам не приехать ко мне за город в эти выходные? Я сама отвезу вас на машине.

— О, Дельфина! — Это была лучшая новость за сегодняшний день. — Ты правда нас приглашаешь?

— Ну конечно.

Джил вспомнила прохладный сад, воздух, напоенный ароматом цветущей бузины, представила, как Робби будет топать ножками по каменистому дну мелкого ручейка…

— Спасибо тебе огромное за приглашение… надо только спросить, что думает Иэн. Может, у него намечена игра в крикет.

— Заходите после обеда, я угощу вас стаканчиком вина. Тогда все и обсудим.

К шести часам она выкупала Робби, накормила его сочным персиком, который подарил зеленщик, и уложила в кроватку. Потом приняла душ, надела свое самое легкое хлопковое платьице и спустилась на кухню приготовить что-нибудь к ужину.

Кухня и столовая, разделенные узким коридорчиком под лестницей, занимали весь первый этаж дома, но все равно казались слишком тесными. Коридорчик был такой крошечный, что в нем не удалось поместить даже вешалку для одежды или поставить детскую коляску. Окно столовой выходило на улицу, в кухне вместо окна были гигантские застекленные раздвижные двери — похоже, некогда за ними находилась терраса, с которой можно было по лестнице спуститься в сад. И лестница, и терраса давным-давно обвалились — а может, их нарочно снесли, — и теперь раздвижные двери открывались в провал внутреннего дворика, расположенного на добрых двадцать футов ниже. Пока не родился Робби, они в жару оставляли двери раздвинутыми, однако потом Иэн на всякий случай заколотил их, и теперь они всегда были закрыты.

У дверей стоял дочиста выскобленный деревянный стол. Джил присела к нему и стала с озабоченным видом нарезать помидоры для салата, время от времени поглядывая на запущенный сад. Окруженный высокой выщербленной кирпичной стеной, он напоминал темный колодец. Под бывшим балконом располагался мощенный кирпичом дворик, а дальше торчали во все стороны сорняки, валялся мусор и стояло Дерево.

Джил родилась и выросла за городом, и поначалу ей даже не верилось, что она может настолько невзлюбить сад — каков бы он ни был. Тем не менее, даже будь у нее туда доступ, она ни за что не стала бы выходить, — например, чтобы развесить белье, не говоря уже о том, чтобы отпустить ребенка в сад поиграть.

Что касается Дерева — она ненавидела его всеми фибрами души. Это был клен, однако миллионы световых лет отделяли его от приветливых кленов ее детства, на которые можно было взбираться, которые летом давали густую тень, а осенью усыпали землю своими крылатыми семенами. Этому клену не стоило позволять расти, его не надо было сажать, нельзя было допустить, чтобы он достиг такой угрожающей высоты, густоты, таких гигантских, подавляющих размеров. Он поднимался прямо в небо, отпугивая все живое, за исключением вездесущих котов, которые с громким мяуканьем курсировали по верхней кромке стены и превращали крошечный садик в свой туалет. Осенью, когда с Дерева опадали листья, Иэн сгребал их вместе с кошачьими экскрементами в кучу и разжигал костер, от которого шел вонючий черный дым: казалось, что за лето листья впитали из воздуха всю грязь, став чуть ли не ядовитыми.

Брак у них был счастливый, и большую часть времени Джил ни о чем не жалела. Однако Дерево пробуждало в ней самые низменные мысли: порой ей ужасно хотелось разбогатеть, чтобы, наплевав на расходы, поскорее избавиться от него.

Иногда она говорила об этом Иэну.

— Как бы мне хотелось иметь собственные деньги, да побольше. Или пускай бы у меня нашелся какой-нибудь богатый родственник. Тогда я смогла бы спилить дерево. Почему только у нас с тобой нет феи-крестной? Может, ты ее от меня скрываешь?

— Ты же знаешь, у меня есть только Эдвин Мейкпис, а он похож на фею не больше, чем я на балерину.

Эдвин Мейкпис был притчей во языцех у всей их семьи, и Джил до сих пор гадала, что заставило родителей Иэна избрать его в качестве крестного для сына. Дальний родственник, он всегда считался человеком угрюмым, придирчивым и страшно скупым, и с годами эти его качества только усилились. Некоторое время он был женат — на такой же скучной даме по имени Глэдис. Детей у них не было, так что они жили себе да жили в своем маленьком темном домике в Уокинге, но Глэдис хотя бы заботилась о нем. Когда же она скончалась, Эдвин стал головной болью, вечно беспокоящей родственников.