Когда вода все-таки полилась, на полу появились темные разводы. Казалось, что я навсегда вымазалась в копоти этого тоннеля. За дверью слышался какой-то шум, но это явно не стоило внимания. Горячая вода быстро закончилась, но разводы на полу, казалось, только чернеют. Кран я решилась выключить только тогда, когда поняла, что уже перестала чувствовать холод воды. Одежду пришлось выстирать и натянуть на себя мокрые вещи, когда-то бывшие цвета хаки, но давно приобретшие сероватый оттенок обычной грязи.

Я ни на кого не злилась. Никто не мог поступить иначе, они просто действовали согласно своей программе. Какой смысл обвинять людей в том, что они люди? Злость и обиды остались на дне тоннеля, сейчас же хотелось одного: чтобы все оставили меня в покое. Навсегда. Выдохнув, я осторожно открыла дверь душевой и вышла в коридор. Удалось сделать только пару шагов, как вдруг на плечо опустилось что-то тяжелое и больно толкнуло меня вперед. Это оказался Андрас. Он бесцеремонно схватил меня за шкирку и потащил к выходу.

– Какого…

– Тихо, пойдем. Плевать хотел на твои баллы теста, будешь препираться – никогда не получишь свой отряд, поняла? – я опешила и стала озираться по сторонам. Слева от нас стояла пара лицеистов сельскохозяйственного сектора.

– Метку прикрой, – прошипела я ему. Андрас быстро одернул рукав рубашки и продолжил пихать меня вперед. Так мы вышли на улицу. Андрас взял меня за локоть и потащил в сторону монорельса. На площади было все так же шумно. Все так же на нас никто не обращал никакого внимания. По крайней мере, так казалось.

– Ты решил сбросить меня с обрыва, чтобы проблем было меньше, – зло поинтересовалась я.

– Хочу отойти на безопасное расстояние, – ответил Андрас. Каждая его фраза звучала как приказ, какой бы смысл она ни несла.

Мы прошли совсем немного, как вдруг количество людей на квадратный сантиметр площади упало до нуля. Я всмотрелась вдаль и увидела какие-то фигурки. Сотни людей вдалеке что-то делали на земле. Шумная площадь осталась в стороне, до работающих в поле тоже было далеко. Внезапно единственным источником шума остался безбрежный и отчаянно холодный океан. Волны с силой ударялись о камни, и брызги ледяной воды то и дело попадали на и без того мокрую одежду. Не самые приятные ощущения.

– Садись, – приказал Андрас.

– Слушай… даже не желаю знать о том, что ты еще жив… – начала было я.

– Просто сядь и выслушай, – ответил Андрас, проигнорировав все, что я сказала. – Ты имеешь полное право ненавидеть нас всех, потому что целиком и полностью права. Анни – двинутая на всю голову девица, сводящая с ума всех нас в течение долгих месяцев. Да, ее поведение можно объяснить и оправдать, если ты по ту сторону решетки. Канза – мужик, разливающий коктейли и всегда готовый рассказать пару шуток. Неудачник. Только тебя нам было жаль терять, потому что только ты знала, куда мы идем. Только ты имеешь хотя бы смутное представление, где этот чертов центр Руби Корса. Надеюсь, что имеешь. Но ты обуза. Твое имя упоминается чаще, чем имя Томаса Пирра. Здесь никто наших лиц не знает, потому что проекции тут только по праздникам людям показывают.

– Гамори…

– Гамори умер. Мы почтили его память молчанием, и пошли дальше. Ника, никто из нас не хочет думать о вирусе, никто не хочет вспоминать ушедших. Скажи, как звучит первый закон Крэй?

– Только один всегда искренне оплакивает смерть человека. Он всегда есть, но только один.

– Это Гасион, – медленно кивнул Андрас, по лицу было понятно, что формулировку я вспомнила неверно, и его это покоробило, но постарался не демонстрировать свое раздражение. – Только он о тебе переживал. Он успел нас предупредить, но оставил где-то свою куртку и остался в черной рубашке поведенческого сектора. Мы сумели найти тоннель и даже починили тот поезд. Добрались до этого места всего за несколько часов, правда, остановиться вовремя у нас не вышло, и поезд врезался в стену. Гасион повредил ногу. Мы дождались вечера и выбрались наружу, на ту площадь, – Андрас махнул в сторону монорельса. – Начался какой-то хаос. Нас всех приняли за отряд поиска беглецов, а Гасиона среди нас не было. Его арестовали. Нам об этом сообщили только на следующий день. Проявлять инициативу было рискованно, поэтому я просто сообщил, что это не тот, кого мы ищем. Гасиона решили продержать для профилактики еще несколько дней. Мы должны были так сказать, так поступает военный сектор. Его выпустили сегодня и первое, что он сделал, попытался открыть тоннель. Я силком оттащил его оттуда. Я виноват. Я бы в жизни не поверил, что вы сможете пешком преодолеть этот тоннель… – Андрас продолжал говорить короткими, не всегда понятными фразами. Мокрая одежда прилипала к телу, соленые брызги океана обжигали, и мне было совершенно неинтересно все, о чем рассказывал Андрас.

– Не важно, – оборвала я, наконец, Андраса. Тот замолчал. Похоже, он понимает только односложные предложения. Интересно, как он оказался на втором уровне с таким-то диапазоном мышления? – Вы не оставили нам никаких шансов. Умудрились разбить поезд, чтоб уж наверняка. Я пойду с вами, потому что просто нет другого выхода. Кто из вас умрет по дороге, а кто нет, совершенно все равно. – конечно, мои слова звучали слишком жестоко. Я это понимала. То ли вода военных так меня изменила, то ли тоннель. В тот момент я искренне ненавидела их всех. За то, что они смеялись, пока мы тихо умирали в тоннеле.

Андрас хмыкнул и попрощался. Я осталась одна. Минут через пять кто-то робко коснулся моих волос. Гасион, больше некому. Я не хотела оборачиваться, поэтому сосредоточила свое внимание на океане. Он был так прекрасен и непостижим, что пытаться передать это словами просто глупо. Линия горизонта, пересеченная дугой монорельса, обретала сейчас какой-то мистический смысл. Там, за горизонтом, есть совсем другой мир. Не знаю, лучше он или хуже. Он был так далеко, что неизбежно казался прекрасным.

Гасион сел, прислонившись к моей спине. Попыталась отодвинуться, но он накрыл мою ладонь своей. В этом движении было нечто слишком отчаянное, чтобы я посмела хотя бы пошевелиться.

– Ты сама посчитала, что так будет правильно, – почему-то охрипшим голосом сказал он, – Я не знаю, чего ты боишься, но, поверь, мне страшнее.

Как бы хотелось, чтобы весь этот разговор проходил в правильной обстановке. Но сейчас единственным моим ощущением был холод от липкой военной одежды на теле. Злиться на него было просто невозможно. Он был бы последним, кого бы можно было обвинить в том, что нас оставили в тоннеле. Просто Гасион был слишком хорошим, правильным и красивым. Слишком для меня.

Ему страшно и грустно. Идеей фикс стало желание запомниться миру, а как гласит первый закон Крэй, грустить может только один человек. У Бала просто нет выбора. Запомнить его могут только я или Алиса, причем Алиса уже занята Кроцеллом. Я – самый простой вариант, вот и все. За Гасионом всегда увивались сотни девушек, а я отнюдь не самый лучший вариант. Просто так получилось.

Пройдет еще несколько месяцев. Возможно, мы доберемся до Руби Корса, и он продлит жизнь Гасиона месяцев до шести, но вряд ли вылечит. Я останусь. Мы с Максом всегда считали идиотами людей, которые прожигают свою жизнь, потворствуя гормонам. Все эти байки про любовь мы считали до ужаса убогими. По старейшему из поведенческих законов, наше же сознание решило над нами подшутить. Изменить свою судьбу невозможно, а вот испортить то, что есть, – это пожалуйста.