– Нужно продержаться еще минуту, – сообщил Кроцелл, бросая на Гасиона в салон монорельса. В дверь начали ломиться. Полностью герметичный поезд изнутри не имел окон. Мне удалось заметить две двери: одна для грузов, сделанная по принципу багажников в автомобилях. Она была закрыта. Вторая дверь предназначалась для людей, и вот в нее пытались вломиться. Двое наших пытались ее удержать, но через мгновение их отбросило назад. Кроцелл вытолкнул на платформу двоих, а третий все-таки ворвался в поезд. На что он рассчитывал? Внутри два десятка озлобленных и потерявших надежду людей, они же его растерзают. Только я об этом подумала, как Андрас выкинул за шкирку несчастного. Последнее, что удалось заметить: парень из военного сектора с грохотом падает назад на платформу.

Монорельс с шумом тронулся с места. Все, кто стоял, моментально попадали. Поезд за считанные доли секунды набирал бешеную скорость.

– Он может разгоняться до четырехсот километров в час, – гордо сообщила Анни. Ее глаза буквально горели от возбуждения. Она обожала технику.

Беспилотный поезд, двигающийся без помощи колес, исключительно на силе магнитного притяжения. Даже для нас с Анни, детей производственного сектора, он казался чем-то ирреальным и прекрасным. Надо же. Такой поезд должен был ежедневно останавливаться в моем секторе и на моем уровне.

Нас окружали какие-то коробки, но места в поезде оказалось все-таки достаточно, для… Я снова и снова пересчитывала всех собравшихся в надежде на то, что просто на время забыла арифметику. На самом же деле я забыла людей.

– Где Ами, Пеймон, Марбас…

– …Велефор и Ориас, – закончил за меня Андрас. – Они остались. Ами ослепла и перешла в последнюю стадию. Остальные были на грани. Помнится, кто-то говорил, что ему плевать, кто выживет, а кто нет, – хмыкнул он.

– Никто не выживет, – пробормотал Канза, смотря куда-то в стену.

В памяти всплыло лицо Ами, когда мы ехали к границе. Она тогда поблагодарила меня за то, что я фактически ее убила. По первому закону Крэй нельзя переживать за всех. Ничего, кроме грусти, я не испытывала. Их никто не запомнит, не узнает и даже не похоронит. Вот это осознавать было невыносимо.

– Как же хочется, чтобы это был тест, – прошептала я, откидываясь к стене.

– В каком-то смысле все в жизни тест, и все всегда заканчивается поражением, – удивительно спокойно заявил Кроцелл. Они не хотели вспоминать тех, кого мы больше никогда не увидим. Они слишком хотели жить дальше.

– Сейчас все силы военных будут направлены в химический сектор. Нас там ждут с распростертыми объятиями. И здесь мы уже не выпутаемся, – хмуро сообщила я Кроцеллу, так нежно обнимающему сейчас Алису.

– Нужно найти способ отвлечь их внимание, – сказал Гасион. Он тоже сидел, прислонившись к стене. Лицо его сейчас не выражало ничего, кроме тупой сосредоточенности на боли то ли в ноге, то ли в голове. Кроцелл посмотрел на него с жалостью. Бал поморщился. Если боль еще можно было вынести, то вот жалость Кроцелла была явным перебором. Как можно осторожнее я вытянула из его рук свою ладонь и посмотрела на него в упор. Он удивленно вскинул брови. Накрыв его ладонь, я сказала:

– Боль в ноге настолько невыносима, что вокруг больше нет ничего. Никакая другая боль не способна пробиться через твою полностью искалеченную конечность, – слишком серьезно сообщила я и похлопала его по плечу. – Теперь будет передышка.

– Голова прошла, – удивленно сообщил Гасион.

– Хоть чему-то успела научиться за эти месяцы. К сожалению, военные на такое точно не купятся, – вздохнула я, снова пододвигаясь к Гасиону.

На какое-то время в поезде повисло тягостное молчание. Мы все-таки успели закрыть пассажирскую дверь монорельса. Сейчас за нею не было ничего, кроме бесконечного полотна океана. С такой высоты он казался совершенно ровным. Он столько тысячелетий наблюдает за жизнью, что ему уже неинтересно. Бесконечное и таинственное спокойствие…

– Может, попытаемся соорудить бомбу? – нас с Андрасом одновременно посетила одна и та же мысль. Учитывая мою неприязнь к этому безжалостному и холодному человеку, это не обрадовало. Анни саркастически приподняла бровь. Она почти пришла в себя после тоннеля. Во всяком случае, теперь больше не казалось, что она в любую секунду может упасть и больше не подняться.

– Не бомбу, а зажигательную смесь. Тут полно горючего, можно попытаться, – поправилась я. На сей раз, она посмотрела на меня с одобрением. Значит, это возможно.

– Форас, пойдем, ты ведь из химического сектора? – подпрыгнула Анни, намереваясь сейчас же перетормошить весь поезд в поисках горючего. Форас удивленно кивнул. О нем почему-то всегда все забывали. Сейчас он удивился, что может быть чем-то полезен. Я вспомнила, что теперь у нас остался только один человек знакомый с правилами жизни химического сектора. Пеймон остался в бараке. Судя по всему, Форас был тем единственным человеком, переживающим исчезновение Пеймона. Они даже никогда не дружили. Грустно. Канза проводил взглядом Анни и откинулся к стене. Он выглядел раздавленным.

– Они выкинули мою технику, – пояснил он, заметив мой вопросительный взгляд.

– Они нас выкинули, Канза, – хмыкнула я. Показалось, что это не самый значительный повод для грусти.

– Ну и на черта мне такая реальность… – пробормотал Канза.

Гасион притянул меня к себе и осторожно провел пальцами по моему лицу. Анни и Форас вернулись с каким-то баком и стали раздавать указания. Меня, Гасиона и Канзу они как будто не замечали, давая нам возможность хотя бы несколько минут отдохнуть. Канза бессмысленно разглядывал какую-то точку на стене, чуть повыше моего плеча. Гасион пристально всматривался в мое лицо. За те несколько мгновений, что он смотрел, раз десять подавляла в себе желание вытереть нос, почесаться или хотя бы просто поинтересоваться у Андраса, что со мной не так. Уж кто-кто, а Андрас расскажет про все недочеты. Не человек, а честная скотина.

– Морган, когда ты вдруг задумываешься, у тебя уморительный вид, – рассмеялся Гасион, поправляя мне волосы.

– Ты рожден для показухи. Ничего, что здесь полно народу, на вас смотрят? – прокричала Анни, параллельно разрывая невесть откуда взявшиеся провода. Я готова была провалиться сквозь землю. Гасион крикнул что-то не менее едкое. Вспомнились наши с ним перепалки и мои ехидные шпильки в адрес его бесконечно меняющихся девушек.

Гасион с видимым усилием поднялся на ноги. Внутри поезда практически не чувствовалось тряски, но Бал все равно еле держался на ногах. Несмотря на это, он подал мне руку, приглашая тоже подняться. Оказалось, Гасион даже и не думал меня поддерживать, он вдруг одним движением перекинул меня к другой стене, поближе к пассажирской двери.

– Только помни, что у меня нога болит так, что я сейчас выть буду, – прошептал он и открыл пассажирскую дверь.

Анни стала кричать что-то Гасиону, тот что-то отвечал, держа меня одной рукой и отпихивая к океану другой. Ему эти препирательства быстро надоели, и он толкнул меня посильнее, так что я оказалась просто висящей в воздухе. В первую секунду подумалось, что это не самая плохая смерть. Обидно только, что прикончить меня решил Гасион. В следующее мгновение стало ясно, что он не хочет меня убивать. По крайней мере, пока. Просто очередной акт показухи, специально для Анни. Ровно дышать в таком положении оказалось проблематично. Подо мной простиралось бесконечное полотно океана. Оно ревело и бушевало, как хищник, увидевший добычу. Ветер на такой скорости заглушал все остальное. Дорога едва заметно для человеческого глаза изгибалась. Вдалеке показалась черная полоска, пока еще едва отличимая от горизонта.