— Абена! — кричит Лукасинью, но она ушла, и вот теперь Йа Афуом тоже уходит. — Абена! Йа! Да что тут творится?

Какая-то игра сестер-абусуа. Ему становится холодно, и эрекция проходит, и похмелье от множества галлюциногенных инъекций заставляет дрожать и подозрительно озираться — словом, вечеринка испорчена. Он находит одежду, выклянчивает обратный билет в Меридиан, и тут выясняется, что в квартире вовсю хозяйничает Коджо, который обзавелся новым пальцем. Лукасинью может остаться на ночь, но только на эту ночь. Ни дома, ни потрахушек, ни Абены.

Вагнер опаздывает в Меридиан. Теофилус — маленький городок, тысяча жизней на северном краю большого и пустынного Залива Суровости, где шевелятся только машины. Железнодорожная ветка, связывающая его с магистральной линией, появилась три года назад — триста километров одноколейного пути; четыре вагона в день до пересадочной станции в Ипатии. Удар микрометеорита вывел из строя сигнальный механизм в Торричелли и задержал Вагнера — он ходил из угла в угол, чесал зудящую кожу, пил ледяной чай стакан за стаканом и выл в глубине души — на шесть часов, пока боты техобслуживания не вставили на место новый модуль. Вагон был полный, места только стоячие, ведь продолжительность пути всего час.

«Я меняюсь прямо у вас на глазах? — думал Вагнер. — Я пахну по-другому, не как человек?» Он всегда представлял себе, что так оно и есть.

Удар по Торричелли испортил планы путешественникам почти во всем западном полушарии. Ко времени, когда Вагнер добирается до станции Ипатия — всего лишь перекрестку четырех ответвлений железной дороги, идущих от южных морей и центрального района Моря Спокойствия, с Первой Экваториальной, — на платформах кишмя кишат регулярные пассажиры, рабочие-сменщики, а также дедушки и бабушки, объезжающие свои обширные семьи, как паломники объезжают святые места. Стайки детей бегают, вопят; иногда жалуются на долгое ожидание. Их голоса действуют на нервы Вагнеру с его обострившимися чувствами. Фамильяр сумел забронировать ему место на «Региональный 37»; ждать еще три часа. Он находит темное и тихое местечко подальше от семей, брошенных картонок из-под лапши и стаканчиков, садится, прислонившись спиной к колонне, прижимает колени к груди и опускает голову. Меняет дизайн фамильяра. Адеус, Сомбра: ола, доктор Лус. Колонны трясутся, в длинном холле все звенит от ударных волн поездов, которые проносятся мимо там, наверху. Роботы заббалинов принюхиваются к нему в поисках того, что можно переработать. Звонки, сообщения, картинки из Меридиана: «Ты где ты нам нужен все уже началось». Проблемы с поездом. «Скучаем по тебе, Маленький Волк». От Анелизы ничего. Она знает правила. В его жизни есть светлая половина и темная половина.

Доктор Лус не успел забронировать Вагнеру обычное место у окна, так что он не сможет глазеть на Землю во время путешествия. Это хорошо: надо поработать. Он должен придумать стратегию. Нельзя просто позвонить и назначить встречу. Один шепоток про Корта, и Элиза Стракки сбежит. Он заманит ее заказом, но придется выдумать что-нибудь убедительное и увлекательное. Она проявит должную осмотрительность. Компании внутри компаний, совмещенные структуры, лабиринт руководящих органов; типичное лунное корпоративное устройство. Не слишком сложное; это тоже может пробудить подозрения. Ему понадобится новый фамильяр, фальшивый след в социальных сетях, онлайн-история. ИИ «Корта Элиу» могут все это соорудить, но даже им потребуется время. Тяжело быть скрупулезным, когда Земля там, наверху, рвет его на части, пробуждает и меняет с каждым быстро пройденным километром. Это как первые дни любви, как болезненное возбуждение, как моменты эйфории за миг до опьянения, как наркота из танцзала, как головокружение, но все аналогии слабы; ни в одном из языков Луны нет слова, которое описывало бы перемену, что наступает вместе с полной Землей.

Вагнер почти бежит с вокзала. Наступает раннее утро, и вот он прибывает в Дом Стаи. Амаль его ждет.

— Вагнер. — Амаль приняла культуру двух «Я» полнее, чем Вагнер, и использует альтер-местоимения. «Почему местоимения должны обозначать только гендер?» — говорит нэ. Прижимает Вагнера к себе, прикусывает его нижнюю губу, тянет достаточно сильно, чтобы причинить боль и заявить о своей власти. Амаль руководит стаей. Потом они целуются по-настоящему. — Ты голоден, хочешь чего-нибудь? — Вид Вагнера говорит об изнеможении вернее всяких слов. Дни, когда наступает перемена, сжигают резервы человеческого организма. — Валяй, малыш. Жозе и Эйджи еще не прибыли.

В раздевалке Вагнер стягивает с себя одежду. Принимает душ. Босой шлепает в спальню. Лежбище уже переполнено. Он забирается внутрь; мягкая обивка, отделка из искусственного меха ласкают его. Тела ворчат, вертятся, бормочут во сне. Вагнер, скользнув, занимает свое место среди них, сворачивается клубочком, как ребенок. Чувствует прикосновение чужой кожи. Дышит в ритме с остальными. Фамильяры витают над переплетением тел; ангелы, стерегущие невинных. Единение стаи.

Ровер — воплощение лунной утилитарности: открытый вакууму каркас, два ряда сидений по три штуки, лицом друг к другу, воздушный насос, топливный элемент, подвеска и ИИ, четыре огромных колеса, между которыми висит пассажирская секция. Быстрая хреновина. Стиснутая внутри со своей бригадой поверхностных работ, Марина дергается и ударяется о стопорные балки, когда машина прыгает по бороздам на поверхности Луны, перескакивает через края кратеров. Марина пытается рассчитать скорость движения, но близкий горизонт и тот факт, что она не знакома с масштабом лунных ориентиров, делают ее математику бесполезной. Быстро. И скучно. Степени скуки: синий глаз Земли наверху, серые холмы Луны внизу, безликий щиток пов-скафа напротив Марины — «Паулу Рибейру», гласит фамильяр-метка. Хетти включает внутрискафовые развлечения. Марина проходит двенадцать раундов «Мраморного беспорядка», смотрит «Сердца и черепа» (цепляющая серия — сценаристы ведут сюжет и персонажей к финалу) и новое видео из дома. Мама машет рукой из своего инвалидного кресла на крыльце дома. Руки у нее худые и в пятнах, седые волосы взлохмачены, но она улыбается. Кесси, и ее племянницы, и пес Ханаан. А вон там — ох, это же Скайлер, ее брат, вернулся из Индонезии, и его жена Нисрина, и другие племянники и племянницы Марины. Все они — на сером фоне, на фоне серого дождя, что каскадом льется из переполненного водосточного желоба над крыльцом, настоящий водопад, да к тому же такой громкий, что им приходится кричать.

Под безликой маской щитка Марина плачет. Шлем всасывает ее слезы.

Кто-то трогает ее за плечо. Марина переключает щиток в прозрачный режим: Карлиньос перегнулся через узкий проход между сиденьями ровера. Он указывает куда-то за спину Марины. Ремни безопасности отрегулированы так, что ей с трудом удается повернуться и впервые увидеть карьер. Паукообразные опорные рамы экстракторов тянутся от поверхности Луны к близкому горизонту. Миссия бригады — запланированная инспекция экстракционного завода «Корта Элиу» «Спокойствие-Восток». Через несколько секунд ровер тормозит, подняв тучу пыли, и ремни безопасности отстегиваются.

— Держись рядом со мной, — говорил Карлиньос по частному каналу Марины.

Она спрыгивает на реголит, испещренный следами шин. Она среди машин, добывающих гелий. Они уродливые, как все на Луне, отталкивающие и практичные. Хаотичные, с первого взгляда и не поймешь, где что. Окруженные балочными фермами сложные буры, рамы сепараторов и ленточные конвейеры. Держатели зеркал поворачиваются вслед за солнцем, фокусируют энергию на солнечных дистилляторах, которые выделяют гелий-3 из реголита. Сферы-контейнеры, каждая помечена согласно содержимому. Гелий-3 — главный экспортный продукт, но производственный цикл «Корта Элиу» также включает извлечение водорода, кислорода и азота, горючего жизни. Высокоскоростные архимедовы винты выбрасывают отходы сильными струями, которые образуют дуги длиной в километр, прежде чем упасть, подняв столбы пыли; этакие фонтаны наоборот. Земной свет преломляется от мельчайших пылинок и частиц стекла, порождая лунные радуги. Марина подходит к самба-линии. Десять экстракторов работают единым фронтом, растянувшись на пять километров, продвигаются ползком, на колесах высотой в три Марининых роста. Близкий горизонт отчасти прячет экстракторы с обоих концов самба-линии. Ковшовые колеса зачерпывают тонны реголита за раз и движутся с безупречной синхронностью: кивающие головы. Марина представляет себе черепах-кайдзю со средневековыми крепостями на спине. С такими существами мог бы сражаться Годзилла. Через подошвы ботинок пов-скафа Марина чувствует, как вибрируют машины, но ничего не слышит. Вокруг тишина. Марина переводит взгляд на зеркальные антенны и струи отработанной породы над своей головой, потом поворачивается и смотрит на параллельные следы колес, ведущие к краю борозды Мессье. Это ее рабочее место. Это ее мир.