А вот и дверь в палату, где лежит Лена. Иван потянулся к ручке, но дверь сама вдруг открылась, явив им заплаканное лицо соседки Людмилы. Катя спросила испуганно:

– Что случилось, теть Люд? С мамой что-то, да?

– Что, что… – со всхлипом произнесла Людмила, глянув на Катю сердито. – Будто сама не знаешь, что! Натворили делов, теперь спрашиваете! А мне так жалко Леночку, так жалко… Вот отпросилась с утра с работы, пришла ее проведать… Лежит, бедная, сама не своя. Бледненькая такая, слабенькая, сил моих нет смотреть на нее. Ну что ж вы с матерью-то творите, сволочи?

– Значит, ничего страшного не случилось? – со вздохом облегчения переспросила Катя, заглядывая через плечо Людмилы в палату.

– А то, что она здесь по твоей милости оказалась, этого тебе мало, что ли? – огрызнулась Людмила, уходя от них по коридору. – Иди теперь и прощения у матери вымаливай, как можешь… Она для тебя старается, бедная, а ты ее в спину ножом…

Иван вслед за Катей вошел в палату, поспешно закрыл дверь, чтоб отгородиться от обвинений Людмилы. Ясно же было, что эти самые обвинения доставляют ей огромное удовольствие. Человеку ведь иногда странным образом кажется, что если он обвиняет кого-то, то сам автоматически безгрешным становится. Людмила была как раз из тех людей…

Лена лежала на кровати под капельницей, смотрела в потолок отрешенно, будто и не замечая их вовсе.

– Мам… Как ты себя чувствуешь? Сегодня уже лучше? – спросила Катя, усаживаясь на край кровати. Иван примостился рядом с ней на стуле, пристроил на тумбочке пакет с фруктами и соком.

Лена чуть повернула голову, долго всматривалась в Катино лицо, потом поинтересовалась тихо, как им показалось, почти без эмоций:

– Ты с Олегом еще не говорила, надеюсь? Не сказала ему, что передумала?

– Нет, мам… Не сказала еще. Когда бы я успела сказать?

– Ну, для глупостей и ошибок всегда время найдется… – печально улыбнулась Лена. – Это исправить ошибки у нас порой уже времени нет… Ну согласись, Кать, ведь ты сейчас такой шанс упускаешь, жизнь свою меняешь в плохую сторону… Я лежу тут, все думаю о тебе, думаю… Так жалко мне тебя, доченька! Вроде и взрослая уже, а поступки глупые совершаешь, до безобразия глупые. Ну чем перед тобой бедный Олег провинился, скажи? А родители его чем провинились? За что ты их всех наказать хочешь, доченька?

– Да никого я не наказываю, мам, перестань… Я ж тебе объяснила уже – я не люблю Олега, не хочу за него замуж.

– А зачем соглашалась тогда? Зачем надежду дала? Зачем мы эту свадьбу тогда затеяли?

– Будем считать, что я ошибалась. Имею я право на ошибку, правда? Ну не люблю я его, мам… Не люблю…

– Зато он тебя любит, и с этим тоже считаться надо. Для того чтобы счастливо жить в замужестве, достаточно того, чтобы мужчина любил, это тебе каждая женщина скажет. Вот когда мужчина тебя не любит – это уже катастрофа получается, Катенька. Ужасная катастрофа. Я знаю, что говорю. Знаю…

Губы у Лены задрожали, и вся она вдруг выгнулась на подушке, и даже из груди ее вырвался то ли короткий плач, то ли стон.

Они смотрели на нее виновато, не зная, что делать. Катя наклонилась над ней, произнесла плаксиво-испуганно:

– Мамочка, не надо… Не переживай так, пожалуйста… Ну хочешь, я врача позову? Пусть он сделает что-нибудь, а?

– Да не надо врача… При чем тут врач, доченька? Чем он мне может помочь, если… Если мне так плохо сейчас, что умереть хочется… Умереть, и все. Не мучить вас с отцом больше. Да, я очень хочу умереть…

– Лена, не говори так, пожалуйста… Ну зачем ты… – тихо сказал Иван, слегка тронув ее за руку.

Лена руку отдернула, будто обожглась сильно. И проговорила с прежней болью в голосе:

– А ты молчи лучше, Вань, не говори сейчас ничего… Молчи, молчи…

– Хорошо, как скажешь. Я буду молчать.

– Вот и молчи… А ты, Катя, обещай мне, что не скажешь пока ничего Олегу. Что еще раз обо всем подумаешь… Обещай мне, Катя, пожалуйста.

– Хорошо, мам. Обещаю.

– Да, да… Людмила сейчас у меня была и сказала, что договорится в загсе… Чтобы отсрочку на регистрацию брака дали. Ты слышишь меня, Катенька?

– Да, мам. Слышу, – обреченно кивнула Катя.

– Вот и хорошо… А сейчас уходите, я спать хочу. Я очень хочу спать, просто сил уже нет. Устала… Видимо, это лекарство из капельницы так на меня действует. Идите же, ну?

Они послушно встали, вышли из палаты, медленно пошли по коридору. Катя вдруг резко остановилась, проговорила сердито:

– Если б ты знал, пап, как мне хреново сейчас! Чувствую себя маленькой девочкой, которую высекли ремешком и в угол поставили! Причем за проступок, который эта девочка и не совершала! Ну почему все так, пап, скажи? Почему? Почему мама себя так ведет, будто мы ее безраздельная собственность? Что же это получается, а? Ты взрослый мужик… Я тоже взрослая женщина, мне двадцать пять лет! И вдруг мы оказались в чьей-то собственности, а?

– Да не вдруг, Кать… Просто мы жили раньше и не замечали этого. Или не хотели замечать… Нам так было удобно, понимаешь? И вообще… Больничный коридор не место для выяснения семейных отношений. Давай лучше дома поговорим. Идем… А то мы уже внимание привлекаем…

Людмила ждала их на больничном крыльце, переминалась с ноги на ногу. Увидев их, произнесла недовольно:

– Холодно как сегодня, зараза… А я стою тут, мерзну, вас поджидаю! Делать мне больше нечего, что ли? Оно мне надо все, а?

– Так вас никто и не просил нас поджидать, теть Люд! – огрызнулась Катя, застегивая «молнию» на куртке. – Шли бы и шли дальше по своим делам!

– Да и шла бы, да только мне мать вашу жалко, понятно? Хороший человек ни за что страдает! Только ради матери вашей и суечусь… В общем, слушай сюда, Катерина! Я только что звонила моей знакомой в загс, она перенесет день регистрации. Тебе только надо самой подойти к ней, заявление оставить. Так, мол, и так, в связи с болезнью матери. Да она подскажет, как правильно написать! Поняла меня, надеюсь?

– Да, тетя Люда, поняла. Чего ж тут не понять… – согласилась Катя.

– Вот и хорошо. Иди прямо сейчас, она тебя ждет.

Катя взглянула на Ивана, будто искала в нем поддержки. Людмила тоже поймала ее взгляд и, не дав Ивану ничего ответить, затараторила быстро:

– А ты тоже хорош, Вань! Мне ведь Леночка все рассказала, как все было, не думай! Убил жену одним своим заявлением, в самое сердце ранил! И попробуй только Катерину сейчас отговорить, попробуй только! Если ты для нее не отец, то и не вмешивайся не в свое дело! Мать всегда знает, что для ее дочери лучше, слышишь?

– Да схожу я, оставлю это заявление… Схожу… – тихо проговорила Катя, делая шаг вперед и будто загораживая отца от настырной женщины.

Людмила быстро глянула на часы, заторопилась: