Вэнс обнаружил, что со всех сторон до уровня выше человеческого роста громоздятся деревянные ящики; он осторожно пробирался между ними. Завернув за угол, он заметил под дверью тонкую серебристую полоску света, и комната наконец обрела объем и форму, хотя при таком слабом освещении цветов было не различить.

Теперь, когда стало хоть что-то видно, Вэнс пошел немного увереннее. Он приблизился к двери, осмотрел ручку и засов — в засове имелся барашковый винт. Вэнс ощупал стену сначала с правой стороны двери, затем с левой, и наконец отыскал выключатель — старый, с двумя кнопками. Надавил на ту, которая выступала дальше, и слабая пыльная лампочка залила комнату тусклым желтым светом. Предметы начали отбрасывать бездонные тени.

Вэнс огляделся: при миндальном свете стало видно, что дерево грубых ящиков совсем не обработано. И тут — очередной невероятный шок; перенапряженные нервы уже отказывались реагировать. Все ящики были отмечены свастикой и крыльями гитлеровского СС. Вэнс остановился, чтобы рассмотреть грязную потрескавшуюся грузовую маркировку. Читать выцветшие надписи при слабом свете было сложно, но Вэнсу удалось разобрать имя «Геринг».[41]

Что же творится на этом белом и немного ебнутом свете? Мысли о Тоси на некоторое время отошли на второй план. Вэнс взобрался на штабель ящиков и потянул доски верхнего. Ссохшееся дерево быстро поддалось. Нахмурившись, он заглянул внутрь и понял, что видит раму картины. Вытащив ее, Вэнс тихонько присвистнул — зрелище захватывало. Он держал в руках полотно Тициана[42]— одно из тысяч бесценных сокровищ, похищенных нацистами во время Второй мировой войны, впоследствии так и не найденных. Геринг был известным собирателем произведений искусства различных народов, ограбленных нацистами, и перед Вэнсом был один из самых ценных экземпляров его коллекции.

Эриксон почтительно положил Тициана в ящик и вернул на место доски. Он с трепетом оглянулся: в хранилище стояло бесчисленное множество ящиков — во всех ли такое потрясающее содержимое? Вэнс снова надел рясу, рассчитывая, что никто не заметит его теннисных туфель, торчащих снизу, и запястий, высовывающихся из коротких рукавов; надеясь, что замечать вообще будет некому.

Выключив свет, Вэнс почувствовал себя спокойно; он отодвинул засов на двери и повернул ручку. Проверил «узи», подготовив его к стрельбе, и вышел в коридор.

Коридор простирался по всей длине здания и был пуст.

Вэнс повернулся спиной ко входу с двумя монахами и быстро добрался до другого конца коридора, где увидел темную лестницу, ведущую вверх. Он стремительно взбежал по ней. На следующем этаже должен быть Тоси.

Лестница привела к задней части большой кухни — там было уже темно и убрано, а вращающиеся двери пропускали рассеянный свет.

Вэнс осторожно вошел и оказался в обеденном зале; толстый ковер заглушал его шаги. Он стоял в коридоре, который вел прямо ко входу. Охранников снаружи за двойными деревянными дверями видно не было. В коридоре тоже никого. Неужели кроме тех двоих здесь больше никого нет? Как просто, подумал Вэнс. Тут в охране больше дырок, чем в стукаче мафии, найденном в бильярдной Перт-Амбоя.[43]Наверное.

Вэнс посчитал двери. Тоси должен быть в предпоследней комнате. Вэнс тихо подошел к двери. Замков не было, только ручка и засов с барашковым винтом. Он отодвинул засов и дернул ручку; она повернулась легко.

Металлическая дверь открывалась наружу. Разобрать петли изнутри невозможно. Вэнс скользнул в темную комнату и увидел Тоси, свернувшегося под простынями. Прежде чем закрыть дверь, Вэнс провел рукой по ее внутренней стороне. Как он и предполагал, внутри ручки не было, и к засову подобраться невозможно. Если тебя закроют внутри, остается только ждать, когда выпустят. Вэнс прикрыл дверь так, чтобы защелка не закрылась.

— Тоси! — прошептал Вэнс. Человек на кровати пошевелился. Вэнс сказал чуть громче: — Профессор Тоси, проснитесь!

— Кто? — спросил сонный голос. — Кто вы? Что надо? — Зашелестели простыни.

— Я получил вашу записку слишком поздно, — сказал по-итальянски Вэнс. Шуршание прекратилось.

— Вэнс? — неуверенно спросил Тоси. — Вэнс Эриксон?

— Да, профессор, — ответил Вэнс. — Одевайтесь, и я выведу вас отсюда.

Повисла тишина, в которой слышалось лишь дыхание двух человек. Наконец Тоси заговорил.

— Я не могу, — печально сказал он.

— Что значит — не можете? Вам надо лишь идти за мной. Давайте, вместе мы справимся.

— Это вы сможете, мой юный друг, — устало произнес Тоси. — Даже если бы они меня не подлечили, я бы за вами не угнался. Спасайте лучше свою молодую подругу.

— Сюзанну? — выдохнул Вэнс. В волнении он чуть не закрыл дверь до конца. — Она здесь? Сюзанна Сторм?

Откуда вы знаете? Когда…

— Успокойтесь немного, Вэнс, — мягко сказал Тоси. — И послушайте. — Снова зашелестели простыни, и Эриксон увидел силуэт профессора — он выбрался из постели, пошарил по туалетному столику, затем подошел к Вэнсу. — Возьмите, — сказал он. Вэнс обнаружил у себя в руке кусок изоляционной ленты. — Я отодрал ее от провода радиоточки в тот день, когда они меня сюда привезли. Думал, понадобится, а потом они меня подлечили. Теперь она мне не нужна. А вам пригодится. — Вэнс не пошевелился, и Тоси сделал шаг к двери. Приоткрыл ее, задвинул защелку вовнутрь и заклеил ее.

— Вот, — сказал старик, — сможете выйти. — И он закрыл дверь до конца. — Тоси почувствовал, что Вэнс напрягся. — Все нормально, после того, как нас запирают на ночь, все уходят, кроме тех двоих, что стоят у двери. Видите ли, после того, как нас подлечили, уходить смысла нет. Теперь садитесь и поговорите со мной немного. А потом вам надо будет уйти.

Подлечили? — подумал Вэнс. Сюзанна здесь; ее тоже «подлечили»? И что это значит? Водоворот вопросов кружился в голове.

Эриксон сел на стул с прямой спинкой, предложенный Тоси, а сам ученый вернулся на кровать и сел с краю. Они обменялись в темноте взглядами, и Вэнс спросил:

— Сюзанна здесь? Вы в этом уверены?

— Да, — ответил Тоси. — Ее привезли сегодня вечером. Достаточно много шума было. Похоже, вы вдвоем за короткое время много чего натворили. Убили несколько их человек, да? Я тоже бы хотел. Да, солдаты это много обсуждали — вот как мы все узнали про нее и про вас. Я ее, разумеется, не видел — новеньких помещают отдельно, пока их не подлечат.

— Подлечат? Что это значит, черт побери?