Думаю, лорд Гийом, предчувствуя неприятности, отослал домашних подальше для пущей безопасности. А может, беда уже случилась — Агнес, младшая из девочек, упомянула о смерти капеллана и некоего Гилберта, у которого «голова была вся красная», так что, возможно, произошло кровопролитие, и женщинам пришлось спасаться бегством. Лорд Гийом приставил к ним для охраны одного из своих рыцарей в полном вооружении.

В 1320 году в Оксфордшире не отмечено крупных восстаний против Эдуарда II, хотя ни король, ни его фаворит Гуго Диспенсер популярностью не пользовались, поэтому заговоров и мелких стычек в других краях хватало. В том году (то есть в этом году) двое баронов — Ланкастер и Мортимер — забрали у Диспенсеров шестьдесят три поместья. Возможно, к какому-то из этих заговоров причастен друг лорда Гийома.

Хотя, конечно, может статься, что дело совсем в другом. Передел земли, например. В начале XIV века судебных тяжб было ничуть не меньше, чем в конце XX. И все же вряд ли. Леди Эливис подскакивает от каждого шороха и запретила леди Имейн рассказывать соседям о своем приезде.

С одной стороны, это к лучшему. Раз они скрывают свое пребывание, обо мне тоже не станут распространяться и не будут рассылать гонцов с выяснениями, кто я такая. С другой стороны, дом того и гляди окажется в осаде. Или Гэвин — единственный, кто знает, где переброска, — может погибнуть, защищая поместье.

(Пауза.)

15 декабря 1320 года (по старому стилю). Переводчик худо-бедно справляется, и здешние начали понимать, что я говорю. Я их тоже понимаю, хотя их среднеанглийский не имеет ничего общего с тем, который я учила с мистером Латимером. Там сплошные флексии и мягкое французское звучание. Мистер Латимер ни за что бы не узнал своего «апреля с обильными дождями».

Переводчик оставляет некоторые слова и синтаксис как есть, поэтому я поначалу тоже пыталась строить фразы так же, говорила «ничтоже сумняшеся» и «не ведаю, отколь пришла я», но это только все портит, — переводчик зависает намертво, а я спотыкаюсь на произношении. Теперь я просто говорю, не задумываясь, на современном английском, надеясь, что в обработанном виде получается не слишком далеко от того, как должно быть, и что переводчик не особенно коверкает выражения и падежи. Бог весть, на что это похоже. Наверное, на речь французской шпионки.

Помимо языка есть и другие нестыковки. Платье у меня тоже неправильное, слишком тонкой работы, слишком ярко окрашенное, хоть и вайдой. Ярких цветов я здесь не вижу. А еще я слишком высокая, у меня слишком крепкие зубы и руки слишком нежные, как я ни копалась в грязи перед отправкой. Руки должны быть не только грязные, но и в цыпках. У всех, даже у детей, кожа потрескавшаяся и исцарапанная. Как-никак, декабрь на дворе.

Пятнадцатое декабря. Я подслушала обрывок спора между леди Имейн и леди Эливис о том, не послать ли за другим капелланом, и Имейн сказала: «Времени предостаточно. До Рождества еще целых десять дней». Так что передайте мистеру Гилкристу, хотя бы во времени я сориентировалась. Но я по-прежнему не знаю, далеко ли отсюда до переброски. Я пыталась вспомнить, как Гэвин вез меня в поместье, но все события той ночи путаются в сознании, и примешивается вымысел. Я помню белую лошадь с бубенцами в узде, которые вызванивали рождественский хорал, как колокола на башне Карфакс.

Если здесь пятнадцатое декабря, то у вас там уже Сочельник, традиционный прием с шерри, а потом экуменическая служба в церкви Святой Девы Марии. В голове не укладывается, что до вас целых семьсот лет. Постоянно кажется, что вот выберусь из кровати (я пока не могу, голова сразу кружится, наверное, опять растет температура), открою дверь — а там не средневековые покои, а лаборатория Брэйз-ноуза, и вы все меня ждете. Бадри, и доктор Аренс, и вы, мистер Дануорти. И вы, протирая очки, скажете: «Вот, я ведь предупреждал». Жаль, что вас нет.

Леди Имейн не поверила в амнезию Киврин. Агнес принесла показать свою собаку, которая оказалась крошечным черным щенком с огромными лапами.

— Вот мой гончий, леди Киврин. — Девочка подсунула пса Киврин, сжимая поперек толстого брюшка. — Можешь его погладить. Помнишь как?

— Да, — заверила Киврин, забирая у девочки намертво стиснутого щенка и гладя его бархатистую шкурку. — А ты разве не должна заниматься шитьем?

Агнес потянула щенка обратно.

— Бабушка распекает мажордома, а Мейзри сбежала на конюшню. — Она развернула щенка к себе и чмокнула в нос. — Вот я и пришла. Бабушка очень сердится. Мажордом с домочадцами жил у нас в зале, когда мы приехали. — Она еще раз чмокнула щенка. — Бабушка говорит, что это мажордомова жена вводит его в грех.

Бабушка. Конечно, Агнес такого слова не употребляла, термин появился только в XVIII веке, но переводчик уже разошелся вовсю, оставляя при этом нетронутой переиначенную «Катерину» и пропуски в тех местах, где смысл угадывался по контексту. Киврин оставалось лишь надеяться, что подсознание не ошибается.

— Ты любодейка, леди Киврин? — поинтересовалась Агнес.

Нет, подсознание явно ошибается.

— Что? — не поняла Киврин.

— Любодейка. — Щенок отчаянно пытался вывернуться из объятий Агнес. — Бабушка тебя так назвала. Она говорит, что для изменницы потеря памяти куда как удобна.

Прелюбодейка. Что ж, это, пожалуй, лучше, чем французская шпионка. Впрочем, с леди Имейн станется подозревать ее сразу и в том, и в другом.

Агнес снова чмокнула щенка.

— Бабушка говорит, что даме негоже разъезжать зимой по лесам.

Они оба правы, подумала Киврин. И леди Имейн, и мистер Дануорти. Она до сих пор не выяснила, где переброска, хотя и попросилась поговорить с Гэвином, когда леди Эливис пришла поутру промыть рану на виске.

— Он отправился на поиски тех лиходеев, что вас ограбили, — объяснила Эливис, смазывая рану отчаянно жгучим снадобьем, которое воняло чесноком. — Вы что-нибудь о них помните?

Киврин покачала головой, надеясь, что не подведет своей мнимой амнезией какого-нибудь бедолагу крестьянина под петлю. Она ведь не сможет сказать: «Нет, это не тот», если предполагается, что память ей отказала.

Зря, наверное, она стала изображать, что ничего не помнит. Вероятность, что хозяева знают де Боврье, крайне мала, зато у леди Имейн теперь прибавилось подозрений на ее счет.

Агнес пыталась натянуть свою шапочку на голову щенка.

— В лесу водятся волки, — заявила она. — Гэвин зарубил одного волка своим топором.

—Агнес, Гэвин тебе рассказывал, как он меня нашел?

—Ага. Чернышу нравится моя шапочка, — завязывая тесемки гордиевым узлом на шее собаки, похвасталась Агнес.

— Непохоже. И где Гэвин меня нашел?

— В лесу. — Щенок вывернулся из шапочки и чуть не свалился с кровати. Агнес пересадила его на середину покрывала и приподняла за передние лапы. — Черныш танцует!