Отец ласково погладил меня по руке, словно я все еще был ребенком.

― Ты не успел понять, парень. Воспользуйся тем даром, за который тебя ценит Эйнар, я буду тобой гордиться.

Сбитый с толку, я только вытаращил глаза. Остальные, ворча и продолжая споры, взваливали на плечи свой скарб и шли наверх по горе, в свете сумерек.

Отец улыбнулся и сказал:

― Можешь ты нарушить клятву Эйнару и сохранить ее передо мной?

И тут до меня дошло, что имел в виду Эйнар. Клятва связала нас, мы дали ее друг другу, а не только ему. И чем более тяготела над ним судьба, тем яснее становилось, что бывает, когда нарушают клятву. Но чем более тяготела над ним судьба, тем больше страдал каждый из нас. Все замыкалось в круг, как змей, обвитый вокруг Мирового Древа, ― хвост во рту.

Отец кивнул, по лицу увидев, что я осознал безысходность этого круга.

― Клятва, ― сказал он, ― могучая вещь.

Я размышлял об этом всю дорогу, пока мы не остановились на склоне Кузнечной горы, увидев Эйнара. Он сидел один, обхватив руками колени, спрятав лицо под вороновыми крыльями своих волос. Здесь же раскинули стан. Костров не было, разговаривали мало, проверять мечи и ремни в темноте было невозможно, и, закутавшись в плащи, люди легли спать.

Интересно, думал я, чувствуют ли и они странность этой судьбы: отряд, связанный клятвой с нарушителем клятвы, следует за полоумной в поисках сокровища, больше похожего на сказочное. Скальд не осмелился бы сделать из этого сагу из страха быть осмеянным.

Но, как я понял позже, на деле их гораздо больше угнетало, что вместе с «Сохатым» сгорели морские сундуки со всем содержимым.

Скапти и Кетиль Ворона проверили, выставлены ли часовые, дав мне отдохнуть после трудных свершений прошедшего дня. Я сидел и думал о нашей судьбе, не в силах расстаться с этой мыслью, как голодная собака с обглоданной костью. Я так погрузился в это занятие, что не заметил, когда, прижимая древко копья к себе, точно дитя, подошла Хильд, тихая и величавая.

Она ничего не сказала, просто села не рядом со мною, а чуть в отдалении. В темноте я чувствовал присутствие Мартина, наблюдающего, выжидающего, и порадовался, что Скапти по-прежнему держит его на привязи.

Рассвет утонул в молочном вареве клубящегося по земле тумана, который всех разбудил. Как бы там ни было, обречен Эйнар или нет, когда речь идет о битве, он не делает ошибок. Он поставил нас выше тумана, и каждый, кому вздумалось бы красться наверх, рано или поздно вышел бы из этой каши на голый скалистый череп горы, и тогда неизбежно наткнулся бы на нас.

Конечно, некоторые рвались убраться отсюда, но Кетиль Ворона, Скапти и другие растолковали: слишком поздно. Старкад послал людей вслед за Рериком и уцелевшими с «Сохатого». Он приближается, и будет битва.

За все это время Эйнар ничего не сказал, хотя утром его увидели уже на ногах, одетым для сражения, в темно-синем плаще, скрепленном великолепной круглой серебряной фибулой с красными каменьями. Он провел утро глядя вниз, в туман, поглаживая усы, а остальные разбирали свои пожитки, сызнова проверяли и перепроверяли ремни и щиты.

Потом, точно ветер завыл, донесся звук мычащего рога, отдаленный и мрачный.

― Это неумно, ― пробормотал Валкнут. ― Он созовет всех деревенских.

Рог прозвучал опять, ближе. Эйнар круто повернулся, так что взвился синий плащ, и указал молча на Кетиля Ворону, Скапти, Валкнута и меня. Он посмотрел на нас на всех глубоко запавшими, точно рудничные шахты, глазами, а потом заговорил, едва разжимая зубы.

― Скапти, стереги монаха. Старкаду прежде всего нужен он. Орм, ты тоже держи женщину при себе. Брондольв Ламбиссон рассказал ему многое, но он мало что знает о женщине и ничего о том, как она ценна для нас. Валкнут, разверни стяг и береги его.

Он замолчал, повернулся к Кетилю Вороне, вялый взгляд которого не изменился при встрече с глазами Эйнара.

― Если я погибну, ― добавил он, ― ты отведешь Обетное Братство туда, где сгорел «Сохатый». Корабль Старкада там. Считаю, что там и надо их полностью уничтожить.

У него один корабль, он оставил при нем охрану, так что у него, думаю, сотня человек здесь, и вероятно, десятка полтора-два стерегут драккар. Есть возможность захватить судно, и следует это сделать.

Он снова замолчал и криво улыбнулся.

― Никто не избежит своего рока, ― прорычал он, ― но нет причин облегчать Норнам работу, и я отсрочу день, когда три сестры перережут нить нашей судьбы.

Мы смотрели, как он зашагал прочь, и никто не проронил ни слова. Впервые он почти признал свою участь, и это пугало. Мы разошлись и занялись каждый своими делами.

Меня беспокоила Хильд. Не мог же я привязать ее к себе, а значит, придется стоять рядом с нею, чтобы не вздумала сбежать. Это означало, что я не смогу встать в стену щитов. У нас каждый меч на счету, и я, одетый в кольчугу, мог впервые попасть в доблестный передний ряд, хотя те, кто становился там, называли себя Погибшими. А так, уныло подумал я, вместо настоящего боя плечом к плечу, мне предстоит стеречь девку.

― Вид у тебя, как у дующегося мальчишки, ― насмешливо сказала она. ― Только землю еще носком поколупай!

Я виновато посмотрел на нее, потом усмехнулся тому, насколько она права. Я ― воин в переднем ряду! Она села и принялась старательно чинить остатки моего плаща. Я увидел, что на ней мужские штаны, которые в последний раз я приметил в тюке Валкнута. Увидел и то, что она спокойна, собранна и совершенно не похожа на прежнюю полоумную, закатывающую глаза.

На самом деле ― слишком спокойна. Когда она повернулась и широко улыбнулась, у меня не просто екнуло сердце ― я содрогнулся, потому что в этом было что-то неестественное.

― Когда настанет час, ― сказала она, ― мы побежим по этой дороге.

И указала влево, на заросший кустарником склон.

Я не успел ее ни о чем расспросить, потому что рядом раздался звук рога. Нос Мешком и Стейнтор перебежали на крыла строившегося ряда, с шумом сомкнулись щиты, и выросла стена. Воздух сотряс воинственный клич, стяг, хлопая на ветру, развернулся. Вытянув шею, я увидел, как вышедшие из тумана тоже строятся в ряд. Над ними тоже взвился стяг, и словно в лицо плеснуло ледяной волной ― на нем также был Ворон. Мы сражались со своими, все слова уже сказаны, и ничего не изменишь.

От их ряда отделился один, подняв руки, чтобы показать, что те пусты. Его великолепный позолоченный шлем поблескивал в сером воздухе, поверх длинной кольчуги пылал красный плащ. Он подошел ближе, сдвинул шлем на затылок и открыл копну рыжеватых волос и такую же рыжую бороду. Светлые, как лед, глаза над широкой улыбкой ― Старкад.

― Эйнар! ― крикнул он. ― Твой корабль ― пепел; людей у тебя мало. Отдай монаха и то, что ты нашел здесь, и можешь идти, куда хочешь.