В данный момент штамм МРЗС USA300, которым в большинстве случаев заражаются вне больничных стен, хоть и неуязвим для пенициллина и схожих антибиотиков – бета-лактамов, – по-прежнему поддается воздействию антибиотиков, к этой группе не принадлежащих. Слабое утешение, если у вас развивается некротизирующая пневмония – 38 % больных умирает в течение двух суток после поступления в больницу – но лучше, чем ничего{346}. Вряд ли и это надолго. Уже обнаруживаются штаммы, проявляющие устойчивость к другим антибиотикам, не бета-лактамным{347}.

Новых видов лекарств на горизонте почти не видно. Поскольку антибиотики принимают в течение непродолжительного времени[13], у фармацевтических компаний почти нет стимула разрабатывать что-то еще. Рыночная стоимость новехонького антибиотика – всего 50 млн долларов, жалкие гроши для фармацевтической компании, которой нужно оценить предстоящие расходы на исследования и разработку. Поэтому с 1998 по 2008 год FDA одобрило лишь 13 новых антибиотиков, только три из которых могли похвастаться отличающимися от прежних механизмами действия{348}. В 2009 году, согласно Обществу инфекционных заболеваний Америки, из сотен разрабатываемых препаратов лишь 16 принадлежали к категории антибиотиков. Предназначенных для воздействия на самые устойчивые к лекарствам грамнегативные бактерии вроде носителей NDM-1 среди них не было вовсе{349}.

* * *

Не только правительство США, подчиняясь растущей власти частных интересов, способствует распространению патогенов. В таком же положении оказываются и ведущие международные организации, в частности ВОЗ.

Всемирная организация здравоохранения была создана ООН в 1948 году для координации кампании по защите здоровья населения всех стран мира на взносы, собираемые с членов – участников ООН. Но в 1980-х и начале 1990-х основные государства-спонсоры, проникнувшись скептицизмом по отношению к ООН, начали постепенно сокращать финансирование. (В 1980 году была введена политика нулевого реального роста бюджета, а в 1993 году – нулевого номинального роста{350}.) Чтобы компенсировать недостаток бюджетных средств, ВОЗ обратилась к частным финансам, начав привлекать так называемые добровольные взносы от частных благотворителей, компаний и неправительственных организаций, а также стран-спонсоров. В 1970 году эти добровольные пожертвования составляли четверть бюджета организации. К 2015 году – уже свыше трех четвертей почти четырехмиллиардного бюджета ВОЗ.

Если бы эти добровольные пожертвования просто восполняли недостающее бюджетное финансирование, существенного влияния на функции ВОЗ они бы не оказывали. Но это не так. Бюджет (формируемый за счет ежегодных взносов от стран-участниц) никого ни к чему не обязывает. Взносы просто рассчитываются и собираются, а дальше ВОЗ решает, на что их потратить. С добровольными пожертвованиями все иначе. Добровольный взнос обеспечивает спонсору рычаг влияния на ВОЗ, позволяющий пренебречь приоритетами организации и направить деньги на более привлекательные для спонсора цели{351}.

В результате ВОЗ, как признала в интервью для The New York Times генеральный директор организации Маргарет Чан, в своей деятельности руководствуется уже не приоритетами глобального здравоохранения, а интересами спонсоров{352}. И интересы эти вносят ощутимые коррективы в деятельность ВОЗ. Если из регулярного бюджета организации распределение средств на кампании по здравоохранению происходит пропорционально их опасности для здоровья мирового населения, то, согласно анализу бюджета ВОЗ на 2004–2005 год, 91 % добровольных пожертвований предназначено для болезней, на которые приходится лишь 8 % мировой статистики смертности{353}.

Многие заседания ВОЗ проходят за закрытыми дверями, поэтому сложно сказать, какова на самом деле степень влияния частных спонсоров. Однако конфликты интересов довольно прозрачны. Например, производители инсектицидов участвуют в борьбе ВОЗ с малярией, рискуя потерять рынок антималярийных инсектицидов, если малярия все-таки будет побеждена. Фармацевтические компании включаются в политику ВОЗ по обеспечению доступности лекарств, рискуя миллиардными потерями при внедрении более дешевых дженериков, повышающих шансы больного получить необходимое лечение. Производители готовой еды и напитков с высоким содержанием сахара участвуют в новых направлениях по борьбе с ожирением и неинфекционными заболеваниями, хотя их финансовое благополучие строится на продаже продукции, которая как раз провоцирует проблемы такого рода{354}.

Частные интересы подрывают не только принципиальность ВОЗ, но и ее способность эффективно возглавлять международную борьбу с проблемами здоровья мирового населения. В 2014 году во время эпидемии Эболы в Западной Африке ослабленная организация не сумела своевременно отреагировать. Причина? Как выясняется, ВОЗ была вынуждена поступиться принципами подбора кадров, руководствуясь при назначении не приверженностью сотрудников интересам охраны здоровья, а политическими мотивами. Когда затронутым болезнью странам понадобилось приуменьшить масштабы эпидемии, чтобы не пугать горнодобывающие компании и других инвесторов, им было обеспечено содействие чиновников, назначенных ВОЗ из политических соображений. Как свидетельствует внутренний документ, просочившийся в Associated Press, они не признавали наличие эпидемии до последнего, пока ее не стало уже невозможно сдержать. Они не высылали отчеты по Эболе в штаб-квартиру ВОЗ. Представитель ВОЗ в Гвинее отказывался добывать визы для специалистов по Эболе, намеренных посетить затронутую болезнью страну. Нет, заговором это назвать нельзя, но, как признал осенью 2014 года Брюс Эйлуорд, глава подразделения ВОЗ по борьбе с полиомиелитом, действия организации «скомпрометировали» усилия по сдерживанию эпидемии Эболы вместо того, чтобы содействовать{355}.