ей вполне хватит, спит она прямо в одежде, она часто так делает, поэтому ничего страшного.

– Ну ладно, – согласился я, – может, тебе тогда простыню дать?

Она снова фыркнула, я махнул рукой – мол, как хочешь, – и встал.

Мне что, раздеваться у нее на глазах? Или тоже спать в одежде?

Ну уж нет, на хер, я у себя дома, подумал я, и стал раздеваться. Петра отвернулась и не обращала на меня внимания, пока я не устроился в постели, опершись на локоть. Она посмотрела на меня.

– А это у тебя чего такое? Фу, вот гадость-то! – воскликнула она. – У тебя чего, три соска?

Что она такое несет?

Я взглянул себе на грудь.

И правда. Совсем рядом с одним из сосков вырос еще один, такого же размера.

Я с ужасом пощупал его указательным и большим пальцами.

А вдруг это рак?

– Фу! – повторила она. – Знала бы я, что ты урод, не пришла б к тебе ночевать.

– Уймись, – успокоил ее я, – это всего лишь прыщ. Вскочил на сосудике или как там они называются. Вот, гляди! – Я сдавил этот новый сосок, и на грудь выплюнулась желтая жижа.

– Фу-ууу! Что ты делаешь?! – завопила она.

Я встал, взял из шкафа полотенце, вытер грудь, посмотрел на сосок – теперь совершенно обычный – и снова улегся на кровать.

– Выключишь свет? – попросил я.

Она кивнула, подошла к выключателю, нажала его и, усевшись на диван, сунула ноги под белый плед.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – ответила она.

* * *

Меня разбудили ее шаги. Я сел в кровати.

– Ты уходишь? – спросил я.

– Собираюсь, ага, – ответила она, – уже девять. Прости, что разбудила.

– Ничего страшного. Завтракать не будешь?

Она покачала головой.

– А ты ночью такое шоу устроил. Помнишь?

– Нет…

– Вскочил, одеяло на пол сбросил и давай его топтать, изо всех сил, и долго топтал. Я спрашиваю – ты чего? А ты орешь: там норка в одеяле! Я чуть со смеху не померла. Ну и видок был у тебя.

– Серьезно? А я ничего не помню.

– Честное слово. Ну ладно, спасибо за ночлег. Увидимся!

Я слышал, как она прошла по коридору, как хлопнула входная дверь, потом шаги за углом, и все стихло. Перед глазами всплыла вдруг размытая картинка: животное в пододеяльнике, я вспомнил и его, и как в ужасе и отвращении отбрасываю одеяло. Как я топчу его, воспоминаний у меня не сохранилось. Мне сделалось слегка не по себе: что, если я такие номера откалываю каждую ночь?

* * *

Прошло два дня, вечером в дверь позвонили, и я подскочил: кто мог ко мне прийти, как не Ингвиль?

Это был Юн Улав.

Он спросил, куда я подевался, я что, круглые сутки сижу сочиняю?

Да, как-то примерно так.

Он спросил, не хочу ли я выпить с ним пива, воскресенье – самый подходящий день, повсюду покой и умиротворение.

Я сказал, пожалуй, нет, полно работы.

– Ясненько. – Он встал и надел куртку. – Ну, рад был повидаться.

– И я тоже. Пойдешь сегодня куда-нибудь?

– Подумаю. Кстати, я вчера Ингвиль встретил.

– Правда? Где?

– В Мёленприсе, на вечеринке. Там была куча народа.

– Что она сказала?

– Да ничего особенного. Мы с ней, считай, и не разговаривали.

– А еще кто-нибудь из знакомых там был?

– Да, полно. Несколько из тех, кто был у Ингве на вечеринке. Один Асбьорн, другой – кажется, Ула? Очень приятный, кстати.

– Это да, – сказал я. – А кто вечеринку устраивал?

– Понятия не имею. Меня туда позвали друзья друзей. Но туса получилась зачетная. Почти весь Хёйден собрался.

– А я дома сидел, – сказал я.

– Да, ты говорил. Не хочешь сейчас наверстать?

– Хочу, но не получится.

– Ладно. Уважаю тружеников!

Он ушел, а я засел за работу. У меня уже имелись три законченные беседы, и перед сном я собирался написать еще одну. Двое преступников разговаривают в кафе, но, едва заметив микрофон, который соглядатай исподволь кладет на стол, они уходят.

Я рано лег спать и заснул, как всегла, сразу. В семь утра я внезапно проснулся – меня разбудил сон, хотя обычно такого не случалось.

Мне снилась вечеринка, на которой были Ингве и Ингвиль. Я вышел в коридор и остановился на пороге гостиной – они стояли в комнате возле окна. Ингвиль посмотрела на меня, тряхнула головой, они поцеловались с Ингве.

Я откинулся на подушку.

У Ингвиль роман с Ингве.

Поэтому она и не пришла.

* * *

Я обдумывал эту мысль все утро. Я верил в сны, верил в то, что они говорят нам о жизни и что в их глубине кроется истина. Если это так, то двух толкований у моего сна быть не может. Они стояли вместе, Ингвиль посмотрела на меня, а после поцеловала Ингве.

Нет, такого быть не может?

Боже милосердный, сделай, чтобы это оказалось неправдой! Однако я знал, что сон вещий, истина весь день сжигала мне нутро. Тело ныло, желудок сводило, время от времени я даже дышать не мог, – так колотилось сердце.

Господи, скажи, что все не так.

Внезапно я опомнился, это же сон, я что, совсем тупой, кто вообще в такое верит?

Это всего лишь сон!

Я взял кроссовки и старый спортивный костюм, когда-то доставшийся мне от Ингве, я счел это добрым предзнаменованием – Ингве ни за что не причинил бы мне боль, – вышел на улицу и побежал вверх по склону. Я не бегал с тех самых пор, как уехал из Северной Норвегии; через несколько метров дыхание стало сбиваться. Но нужно было избавиться от этой дурацкой фантазии, сломать ее, а для этого следовало измотать себя, бежать и бежать, пока силы не иссякнут, а потом принять горячий душ и открыть какой-нибудь роман о чем угодно, кроме любви, и после, чувствуя себя, как ребенок в конце долгого дня, улечься спать, чтобы, проснувшись, окунуться в новый день, где нет места ревности и беспочвенным подозрениям.

* * *

План не сработал, сон помнился мне целую неделю, однако такого смятения больше не вызывал, мысли мои были заняты учебой, и когда я позвонил Ингве, чтобы обсудить поездку в Сёрбёвог, ничего особенного в его поведении я не заметил.

Это всего лишь сон.

* * *

В пятницу мы не учились, и я решил сесть на катер в четверг ближе к вечеру, а Ингве собирался приехать днем позже. Мама тоже взяла на пятницу отгул, чтобы встретить меня на причале в Рюшедалсвике.

Когда я вышел из автобуса и направился к паромному терминалу, лил дождь. Катера с заведенными двигателями дожидались пассажиров.