— Куда собрался на ночь глядя? Полная луна поманила? А, Оборотень?

Не нашлась… Данила замотал головой, прогоняя тревогу и липкий страх.

— Пойдем со мной! — велел, выкатываясь из квартиры.

— Куда? — Лемонтий растерянно посторонился.

— Селена до сих пор не вернулась с работы. Пойдем, поищем. — Он отчаянно громыхнул дверью.

— А с чего ты взял, что ее нужно искать? Может, она просто на работе задерживается?

— Ночь на дворе! Какая работа?! И телефон ее молчит.

— Телефон молчит — это плохо. — Лемонтий запустил пятерню в дреды, зажмурился, что-то обдумывая, а потом спросил: — Где будем искать?

— Не знаю…

Они выкатились из подъезда. Данила поежился под порывом холодного ветра, дернул вверх молнию на куртке. Лемонтий нетерпеливо пританцовывал возле коляски, бормотал что-то себе под нос.

— Поехали к стройке! — Данила запрокинул голову к скалящейся с черного неба луне. — Начнем искать оттуда.

— А как же ты по стройке на своем луноходе? — Лемонтий пнул колесо инвалидной коляски. — Ты ж не пролезешь.

— Зато ты пролезешь, посмотришь…

— Что я там посмотрю, Оборотень?

— Лемонтий, — сказал Данила устало, — Селена уже давно должна быть дома, а ее нет. Телефон не отвечает. Я волнуюсь, понимаешь? Я хочу убедиться, что с моей женщиной все в порядке. Стройка — неспокойное место, я должен знать наверняка, что ее там нет.

— Не волнуйся, Оборотень. — Лемонтий мгновенно сделался серьезным. — Ничего с твоей Селеной не случится. Давай, если хочешь, поищем ее на стройке.

— Хочу, — Данила потер глаза. — Поехали, что ли?

— А на работу ты ей звонил? Я имею в виду, на рабочий телефон, — спросил Лемонтий, бодро рыся рядом с инвалидной коляской.

— Не звонил… — Данила резко остановился.

— Ну так позвони! Может, она на работе осталась, а мы с тобой будем по стройкам шастать.

— Она бы сама меня предупредила.

— А ты позвони. Хотя бы узнаем, во сколько она с работы ушла.

После короткого разговора с дежурным врачом выяснилось, что Селена ушла домой больше трех часов назад…

Полная луна глумливо осклабилась, покатилась по небу наливающимся кровью шаром. Что-то случилось. Пока Данила разбирался с программой, с его девочкой что-то случилось, а он даже ничего не почувствовал…

Они медленно продвигались вдоль потемневшего от времени и непогоды забора. Лемонтий подсвечивал дорогу карманным фонариком и то и дело чертыхался.

— Где-то тут должен быть пролом, — сказал, задумчиво постукивая по отсыревшим сосновым доскам.

— Может, заделали?

— Да кто заделал?! Кому это нужно? Вот, нашел! — Лемонтий кивнул на зияющую в заборе дыру. — Я же говорил, должен быть пролом, — он присел на корточки, посветил в пролом фонариком. В безжизненном электрическом свете валяющийся на земле шарф казался бесцветно-серым, но Даниле не нужно было видеть цвет, чтобы сердце перестало биться от предчувствия беды.

— Это ее шарф. Слышишь, Лемонтий, это шарф Селены!

— Уверен? — Лемонтий перешел на шепот.

— Я сам ей его подарил.

— Во, блин! — приятель осмотрелся, достал из-за пазухи резиновую дубинку. — Купил по случаю. Незаменимая вещь для ближнего боя. Похоже, она мне скоро пригодится. Все, Оборотень, жди меня здесь!

— Я с тобой! — Данила поймал его за рукав куртки, сжал так, что побелели костяшки пальцев.

— Куда, блин, со мной?! Звони лучше Дакеру, вызывай подмогу.

— Дакер не берет трубку.

— Хреново. — Концом дубинки друг почесал затылок. — Ладно, тогда просто жди. Если начну орать, вызывай ментов, что ли…

— Помоги мне перебраться на ту сторону.

— Оборотень! Ты совсем плохо соображаешь?! — зашипел Лемонтий. — Там, — он кивнул на провал, — неизвестно что и неизвестно кто. Прости, друг, но без тебя мне будет сподручнее.

— Просто помоги мне перебраться на ту сторону! — Луну заволокло кровавым туманом. Туман этот изменил мир до неузнаваемости. Данилу он тоже изменил…

— Чего ты орешь, Оборотень?! — Лемонтий со злостью врезал ногой по торчащим из земли обломкам досок. — Теперь нас не слышал разве что глухой! — Он еще раз пнул забор, отшвырнул в темноту искореженные доски. — Смотри, пройдет тут твой луноход? И руку отпусти! Вцепился…

Данила разжал онемевшие пальцы, въехал в образовавшийся пролом.

— А дальше, ты уж извини, я пойду один, — Лемонтий снова перешел на шепот. — Некогда мне тут, понимаешь…

* * *

На стройке было тихо, даже звуки извне сюда не проникали. Аномальная зона!

Лемонтий вполголоса выругался, поудобнее перехватил дубинку и заскользил вдоль забора.

Классная получается бродилка, атмосферная! Сюда бы еще дробовичок для полноты картины и десяток-другой зомби.

В красноватом свете луны недостроенное полукруглое здание было похоже на Колизей — такое же величественное и унылое. Что это вообще такое? Спорткомплекс? Торговый центр?

Невдалеке ухнула какая-то птица. Лемонтий даже присел от неожиданности. Жуть какая… прости, Господи. Надо было не геройствовать, а сказать Оборотню, чтобы сразу вызывал ментов. И охотников за привидениями заодно. Уж больно место гадостное. Да, дробовичок бы сюда. С дробовичком он бы…

Лемонтий так и не успел додумать, как бы он развернулся, будь у него дробовик…

…Бетонный блок, похожий на алтарь для языческих жертвоприношений, стоял в самом центре недостроенного «Колизея». Лунный свет вырывал его из темноты, заливал расплавленным золотом. Его… и то, что на нем лежало…

— Мамочки… — Программист как-то сразу забыл и про бродилки, и про дробовик, и про свою антирелигиозность, перекрестился размашисто и торопливо. — Что же это, мамочки?..

Волосы на загривке встали дыбом, дубинка заскользила во вспотевшей ладони, пришлось ухватить ее двумя руками.

Это было похоже на завернутое в саван тело. Лемонтий сделал осторожный шаг к «алтарю», замер, прислушиваясь и оглядываясь, сражаясь с налившимися свинцовой тяжестью ногами, пытаясь унять дрожь. Лучше бы он остался с Оборотнем, лучше бы никогда не ходил на эту чертову стройку…

…Тело было накрыто простыней. Женское тело. На белоснежной ткани проступал рисунок, что-то похожее на черный иероглиф. Лемонтий не сразу понял, что черное — это кровь, взялся за самый край простыни, потянул…

Обнаженное тело — на стылом алтаре… Это было красиво. В этой лунной наготе не было ничего пошлого. Даже спиральный лабиринт, вырезанный на алебастрово-белом животе женщины, казался произведением искусства…