отдыха, одолевали, вероятно, горестные раздумья о тяготах жизни. Как сам он писал в эти годы: «С моей фамилией имею немалое оскудение и нужду».

VIII

Генерал-губернатор, фельдмаршал, кавалер многих орденов, светлейший князь Меншиков пробуждался в пять утра. Одевшись, отправлялся в домашнюю молельню служить заутреню. Обязательно с певчими. Александр Данилович уважал доброе хоровое пение.

К шести утра съезжались президенты Коллегий, важные сановники. Иногда жаловал сам Петр Алексеевич. В шесть начинался фриштык. За едой решали дела на день. Все серьезное обсуждали за обедом, в полдень. Кое-что обговаривали вечерами в ассамблее, за шахматами или картами. За столом рождались будущие указы, находили окончательные решения. Так было удобно и привычно. Жизнь государства регламентировалась не законами, а людьми.

После завтрака, часов в семь — начале восьмого, генерал-губернатор выезжал в город. Если государь отъезжал из Петербурга, вся власть оставалась в руках Александра Даниловича. Когда, к примеру, Петр в 1716 году отправился в Европу, голландский резидент де Би донес своему правительству: «Здесь ходят слухи, что… прислано князю Меншикову полномочие на управление всеми государственными делами в отсутствие Его Царского Величества». Слухи не подтвердились. Полномочия присланы не были. Но послание голландского резидента — отзвук мнений, бытовавших среди иностранцев, и отражает роль Александра Даниловича в жизни Петербурга.

«Поденная записка», дневник действий и указаний генерал-губернатора, который вели по образу и подобию «Записки» царской, позволяет проследить, как много внимания уделял он строению молодой столицы. По меткому замечанию одного историка, «не забивалось ни одного гвоздя без ведома царя, а в его отсутствие — Меншикова».

«В 1717 году февраля 2-го генерал-губернатор с генерал-адмиралом графом Апраксиным прибыли к архитектору графу Растреллию…

февраля 8-го был у архитекторов Растреллия и Матарнови…

февраля 15-го ездил осматривать городское строение (то есть крепость. — Ю. О.);

февраля 17-го имел беседу с архитектором Леблоном».

В дни, когда недужилось, Меншиков слушал донесения архитекторов и руководителей работ в своем кабинете.

Через вестибюль, где вечно толпились гребцы с княжеской галеры, солдаты охраны, слуги в зеленых с красным кафтанах, по широкой лестнице следовало подняться на площадку второго этажа. Затем налево, через прихожую, отделанную до половины деревянными панелями, посетитель проходил в переднюю, где работали секретари. И уже с их ведома в предспальню. Заведенная по европейской моде комната снизу обшита деревянными панелями, а дальше стены выложены изразцовыми плитками, как принято в Голландии. По белым квадратам плывут синие корабли, гуляют синие почтенные бюргеры, машут крыльями синие ветряные мельницы. Чисто, красиво, совсем не похоже на обычные русские дома. Порой здесь губернатор обедал или ужинал с нужными людьми, играл в шахматы, а по утрам слушал доклады секретарей и чиновников. Сюда не единожды приходил Доминико Трезини.

Отношения между простолюдином, поднявшимся до вершин государственной власти, и безотказным строителем, приехавшим в Россию ради хлеба насущного, были добрыми. Каждый по-своему был полезен другому. Зодчему нужен могущественный и доброжелательный покровитель. Генерал-губернатору необходим трудолюбивый, исполнительный мастер, знающий все стройки столицы со дня их зачинания. Такой человек лучше других, с полным знанием дела может подсказать, что и как отписывать царю в очередном донесении о строении Санкт-Петербурга. А подобные донесения государь, когда отъезжает из столицы, желает получать регулярно. Лучшего помощника, чем Трезини, для такого дела желать трудно. В 1720 году, например, Доминико предписано исполнить следующие работы:

«1. Больверк Царского Величества и другие места в крепости.

2. Строение церкви Петра и Павла там же.

3. Шпиц для колокольни церкви Петра и Павла.

4. Подъемный мост при фортеции.

5. Установка на крепостных воротах большого двуглавого орла.

6. Строение каменного госпиталя.

7. Большой пороховой погреб на Васильевском острове.

8. Над старыми государевыми хоромами („Красные хоромцы“. — Ю. О.), что на Городовом острове, сделать сарай с крышей.

9. На острове против Екатерингофа строить государевы хоромы и бить под них сваи (Подзорный дворец).

10. В казармах форта Кроншлот поставить новые печи и оконные рамы.

11. На острове Котлин ставить магазины (амбары. — Ю. О.)».

Помимо этого Трезини следит за строениями на Васильевском острове, размечает участки для будущих домов, обучает многочисленных учеников. А вечерами находит время, чтобы рисовать планы главной площади столицы на Стрелке и загородных домов по берегам Фонтанки.

Зная о многих делах Трезини, генерал-губернатор убежден, что все крупные постройки в городе ведет именно он, и только он. Так, в 1722 году Меншиков обращается к архитектору с нетерпеливым упреком, почему, мол, нет должного радения к сооружению Кунсткамеры. И Трезини вынужден с обидой ответить: «Строение каменной библиотеки и кунст каморы приказано после смерти Матерновия достраивать архитектору Гербелю, а не мне…»

Конечно, доверие губернатора, его убежденность в мастерстве и возможностях тешат сердце Трезини. Но вместе с тем затрудняют жизнь, отнимают последние крохи свободного времени.

Светлейший любит «дачу». Взятку, по теперешним понятиям. Деньгами, собственными портретами, подарками, на крайний случай — каким-либо одолжением. И возможностей не упускает. За каждую мелочь требует оплаты. В марте 1722 года архитектор обращается к Александру Даниловичу с просьбой:

«Светлейший князь.

Премилостивый государь мой и патрон.

…Будучи у Марциальных вод, без позволения Вашей Светлости о прибавлении жалованья Его Императорскому Величеству не докучал, чего ради ныне с покорностью Вашу Высококняжескую Светлость прошу, улуча благополучное время, о сем Его Величеству предложити, понеже и кроме Бога, и Государя Великого Императора, и Вашей Великокняжеской Светлости в моей нужде иного протектора себе не имею…»

Просит о прибавлении жалованья не сам, не через прямого начальника Ульяна Синявина, а через Меншикова. Надеясь, что так надежнее, что государь не захочет отказать генерал-губернатору — своему любимцу.

Меншиков, видимо, соглашается исполнить просьбу, но взамен ждет от архитектора услуги. И через шесть дней после подачи прошения Трезини вновь пишет светлейшему:

«Светлейший князь.

Премилостивый государь мой.

Вашей Высококняжеской Светлости дражайшее мне писание получил, в котором соблаговолите писать, чтобы на каменном Вашего Высококняжеской Светлости строении с мастером Готфридом надлежит делать советы.

Над которым строением должен я, Вашего Великокняжеской Светлости строением, со всякой ревностью и добрым сердцем с оным мастером Готфридом что надлежит предлагать и как оное бы лутче и регулярно было и Вашей Светлости угодно, вспомогать со всяким прилежанием всегда готов…

Марта 26, 1722 г.».

В лавине неотложных и первоочередных служебных дел Трезини должен улучить свободные минуты, чтобы исполнить просьбу князя. Причем не надеясь на вознаграждение. Ведь не случайно свои хлопоты на строении дворца Меншикова архитектор не включает в перечень работ. Кстати, и прибавки жалованья светлейший у государя тоже не исхлопотал.

Хотя исполнение княжеских поручений требует немало сил, 27 сентября того же 1722 года Трезини снова доносит губернатору: «…живописец, который приехал из Италии с господином Савою Рагузинским, в доме Вашей Высококняжеской Светлости в каморе плафон и 2 стены живопись на фрешко написал и другие две стены пишет, и в октябре месяце он обещал