Он не был трусом и в другой ситуации стоял бы до конца, однако не надо быть гением войны, чтобы понимать про полное поражение. Отсюда и ступор, внезапно лишивший воли. Он сейчас потерял все. Как бы в дальнейшем ни повернулось, высокого поста с приятными возможностями больше не получить. Проигравших в Империи не любили. Хорошо если просто отправят в опалу. Могли и казнить. Связи, может быть, позволят сохранить голову, но жить ему с этих пор в захолустье, никакие знакомства не спасут. Хуже наказания для истинного аристократа не придумать.

Около трех сотен человек, большая часть которых недурно владела оружием, сбилась плотной группой и пошла на прорыв. Летучие отряды легких конников они просто сметали со своего пути не задерживаясь, как и не успевших убраться с дороги собственных пехотинцев. Сейчас все решала скорость.

Небольшие группки варваров на конях крутились рядом, словно комары, злобно кусая. То один, то другой кнехт вылетал из седла, пронзенный стрелой. По лошадям они редко стреляли, и все же кони тоже получали ранения и падали. Иногда товарища успевали подхватить, посадив рядом с собой прямо на ходу. Чаще такое заканчивалось смертью или пленением.

Сунтир фем Бэрк продолжал вести своих людей вперед вопреки всему. Он надеялся, что вокруг для нападающих достаточно более легкой добычи, и, не получив желаемого, они отстанут. К тому же, догнав своих удравших конников, можно оказаться в окружении значительного отряда. Тут уж вместо обвинений впору им кланяться. Лишние несколько сотен человек – серьезное подспорье, и можно даже всерьез огрызнуться.

Они не успели. Целеустремленная группа была кем-то из вражеских командиров замечена, оценена и атакована. На этот раз тяжеловооруженные всадники под стягом со зверем встретили их практически в лоб. Столкновение оказалось жутким. Обычные лошади не выдерживали толчка, будучи много легче специально выращенных тяжеловесов, несущих людей в броне. Догнать они бы не смогли никогда, зато весом буквально опрокидывали более легких противников.

Плотная группа невольно распалась, расколотая мощным ударом. Общий кулак превратился во множество схваток, и порыв пропал. Фактически общее командование, как и попытка уйти, закончилось. Часть беглецов, не мудрствуя, рассыпалась в стороны, как брызги воды под упавшим камнем, в надежде удрать, пока идет схватка. Вряд ли им это удалось. Вокруг было достаточно много легкой кавалерии, норовящей оставить себе на память имущество проигравших, забрав жизни.

Фоули было не до праздного изучения окружающего мира. Прямо на него выскочил один из железных людей, бодро машущий здоровенным топором. Человек был могуч как мамонт и махал секирой, будто она ничего ни весила. Меч слишком легок, чтобы парировать удары, и легко мог сломаться. Приходилось крутиться, пятясь в общей свалке, и выжидать подходящую возможность. К счастью, их неожиданно разделили, и перед ним очутился совсем другой варвар, с саблей.

Что это враг – никаких сомнений, не требовалось даже подтверждение в виде боевого клича, регулярно издаваемого всеми. Одни бьющиеся вопили «Грай» и «Рикс», другие «Империя», обозначая принадлежность. На щеках у всадника присутствовали синие разводы татуировочных узоров. Среди охраны наместника таких не водилось.

Фоули ударил острием меча в грудь, пробил кольчугу насквозь и еще успел заметить изумленный взгляд, когда его лошадь с жалобным ржанием вскинулась, раненная кем-то. Может быть, это и произошло не специально, ему от этого не легче. Он вынужден покинуть свой последний шанс уцелеть, если не желал оказаться под упавшим животным.

Он уже догадался, что умрет сегодня, и достаточно быстро. Это так. Он еще не мертв исключительно по причине удачи. Почти все скакавшие рядом с ним погибли в бою. Он видел, как отбивался одной рукой Сунтир, вторая висела неестественно вывернутой, как его проткнули копьем и как исчез под копытами наместник.

Здесь были лучшие воины, и они погибали один за другим, честно выполняя свой долг. Обычный кнехт знал десять-пятнадцать простых приемов, усвоенных до автоматизма, – вполне достаточно. Мастер должен был уметь все. Сейчас они брали кровавую плату в последнем бою.

Наверное, кто-то из семьи принес хорошую жертву богам, прося сохранить его в битве. Зря потратились, ныряя под брюхо жеребца, мимоходом полоснул того по бабкам, отчего конь взвизгнул почти по-человечески и рванулся вперед, на краткий срок очищая пространство.

Фоули тоже являлся признанным мастером. Пусть он в первый раз в жизни участвовал в настоящем сражении, стыдно за него никому не станет, отшатываясь от удара и пропуская всадника, холодно подумал. Достал, разрубая спину проскочившего мимо. Тот завалился набок, но и так ясно: хорошо попал.

Отскочил от еще одного несущегося на него и оскалился не хуже зверя. Похоже, они всерьез решили поиграть. Не прикончили сразу, а заходят по очереди, красуясь друг перед другом. Опять отпрыгнул, поскользнулся в грязи, образовавшейся от полившей землю крови, и под дружный хохот кавалеристов плюхнулся на задницу. Неторопливо поднялся, сплюнул сухим ртом и неожиданно сорванным голосом прохрипел:

– Ну, ублюдки паршивые, идите сюда, сдаваться я не стану!..

Было больно. Такой боли он не помнил в жизни. Тем более в голове. Он с трудом сел и уставился на вытоптанное поле, где сидели, стояли и лежали множество мужчин. Некоторые имели на теле кровавые повязки, другие выглядели вполне здоровыми, и при том практически все напоминали стадо оборванцев. Мало на ком имелось из одежды нечто приличное, а чаще всего тряпки исчерпывались набедренной повязкой из драной ткани. На некотором расстоянии наблюдалась жидкая цепочка костров, у которых расположились вооруженные люди. Плен. Почему-то его не убили.

– На, попей, – сказал добродушный голос.

Рядом сидел крепкий мужичина уже в возрасте, с типичной внешностью южанина и жесткими волосами, заметно тронутыми сединой. Поэтичная натура непременно бы помянула «тронутые морозом», однако фактически Фоули ни разу не видел этого зверя. Легкий снежок, таящий уже на следующий день, не в счет. Про мороз он исключительно читал, и как смотрится трава после него, представлял крайне смутно.

Ему в руку сунули половинку дыни. Точнее, это была корка, всю мякоть старательно убрали, но что гораздо важнее – внутри присутствовала вода. Он принялся жадно глотать, не замечая затхлого привкуса и заметной мутности. Пересохшее горло приятно увлажнилось, но жидкости было так мало!

– Больше нет? – спросил, с сожалением отдавая и трогая себя за затылок. Судя по ощущениям, кто-то серьезно врезал ему по голове сзади. Черепа вроде не пробил, кровь засохла, но отсюда и его отвратные ощущения.

– Видать, из богатеньких будет, – с отчетливым ехидством сказал еще один сосед. Худой, жилистый, грязный и с замотанной тряпкой рукой. Похоже тоже пострадал в бою.

– Ой, да не чепляйся, Урбин, – сказал седой.

– Фоули фем Кейси, – запоздало представился.

– А я – Пий, – все так же спокойно, сообщил мужчина. – Он, стало быть, Урбин. И оба мы из Караки. Не слышал?