Вилли, пошептавшись с Алисой, привел откуда-то чуть позже проводника. Сморщенная и испитая физиономия знатока окрестностей не слишком меня вдохновила, однако тот уверенно заявил, что хорошо знает дорогу не только до Мозамбика, но и до интересующей меня деревни. А уж своим согласием отработать две недели лишь за еду и двести долларов премиальных он подкупил меня окончательно (после расчета с Алисой, которая, в отличие от проводника, недрогнувшей рукой содрала за лошадей довольно приличную сумму, даже малая экономия была для меня теперь крайне актуальной). Английский язык наш проводник знал, правда, плоховато, но в сложных случаях на помощь всегда мог прийти кто-то из моих спутников.

Тем временем Найтли развила активность в другом направлении. Решив сделать наше путешествие приятным во всех отношениях, она деятельно занялась организацией походного быта: наняв такси, объехала окрестные магазины и закупила в дорогу не только продукты питания, но и многочисленные мелочи, которые я в силу своей недальновидности совсем упустил из виду. Так что всевозможные котелки, вторая палатка, непромокаемые матрасы из полиуретана, фонари, веревки и даже транзисторный приемник к вечеру настолько ощутимо пополнили наш багаж, что, когда через два дня мы наконец выступили в поход, со стороны напоминали, наверное, караван средневековых торговцев. На каждой из пяти арендованных мною лошадей висело по два увесистых мешка с припасами, а сам я, ужасно гордый долгожданным началом спасательной операции, восседал в седле, словно Наполеон, отправляющийся на завоевание Египта.

Неуклонно двигаясь от оставленного поутру Луис-Тричарда на восток и чуть-чуть не доехав до деревеньки Сибаса, остановились на ночевку на берегу довольно быстрой, хотя и сильно обмелевшей реки. Я как предводитель отряда должен был по идее начать руководить процессом разбивки лагеря, но силы с непривычки исчерпались полностью, и, спешившись, я обессиленно рухнул на землю. «Какие там тридцать миль? — вспомнил я в изнеможении слова госпожи Ван Гельт. — Если одолели сегодня хотя бы километров двадцать пять, это уже можно приравнять к боевому подвигу».

Собравшись с силами, оглянулся на спутников и с удивлением обнаружил, что те держатся не в пример бодрее. Найтли уже принялась разбирать мешок с посудой, а проводник, которого все называли дядюшкой Дре, на пару с Вилли занялся установкой большой палатки. Для поддержания имиджа несокрушимого мужика и бывалого путешественника пришлось подняться и заковылять к Найтли, лелея при этом в душе надежду на работу попроще. Догадавшись, видимо, о моем бедственном состоянии, она действительно очень тактично поручила мне присматривать за костром: время от времени подбрасывать в огонь сухие веточки, принесенные Дре с лесной опушки, да помешивать в котелке томящуюся в томатном соусе фасоль.

Вскоре две палатки вместили весь наш багаж, а два раскладных столика были заставлены всевозможной снедью. Устроившись под полотняным навесом, мы с удовольствием уплетали приготовленные Найтли блюда, искренне нахваливая их за сочетание простоты рецептов с непревзойденным вкусом. Проводник поначалу стеснялся подсаживаться к общему столу, однако после моих настойчивых приглашений благодарно присоединился.

Вокруг царила идиллия. Заваленный сухими корягами костер рвался на свободу, садящееся за горизонт солнце красиво оттеняло точеные скулы Найтли, а бутылка итальянского кьянти прекрасно дополнила сочную мясную нарезку, исходящую перцовыми запахами фасоль и отварную картошку, перемешанную с салатом, помидорами и майонезом. Из транзистора лилась умиротворяющая музыка, все непринужденно шутили, и мало-помалу физическая усталость отступила. Лишь одно продолжало терзать душу: а был ли в курсе предприятия дочери господин Игги Лау?

«В конце концов, — успокоил я себя в итоге, — нет ничего странного в том, что не слишком обремененной домашними обязанностями девушке взбрело в голову провести несколько дней вне дома. Кто из нас в молодости не отправлялся в походы в веселой компании?»

На следующий день все мои спутники чувствовали себя превосходно: они умудрились восстановить исчерпанные накануне силы за одну ночь! Мне же, увы, по-прежнему было до них далеко, и я теперь плелся в основном в хвосте нашего каравана, держа в поводу запасную лошадь.

Более-менее приспособиться к непривычному способу передвижения я смог только к концу четвертого дня. Приноровившись наконец к своему мерину, начал с интересом крутить головой по сторонам, наблюдая за кишащей вокруг живностью, и иногда даже осмеливался пришпоривать лошадь, чтобы догнать Найтли и переброситься с ней парой слов. Однако она, охотно беседуя со мной во время совместных трапез, отчего-то становилась неразговорчивой во время движения, словно соблюдая некую дистанцию.

На пятый день пути, поднявшись на вершину очередного пригорка, мы неожиданно увидели перед собой вполне современное шоссе.

— Таможня там, — кивнул проводник головой влево, — осталось еще миль пять.

«Как, уже?! — бабахнуло у меня в голове. — Значит, совсем скоро обожаемая мною девушка повернет назад, и я никогда больше ее не увижу? Надо что-то придумать, надо оттянуть момент прощания…»

Заметив скорбное выражение моего лица, старый проводник истолковал его удивительно верно — предложил устроить незапланированную стоянку.

— Не возражаете? — обратился я к подъехавшим Зомфельду и Найтли. — Дядюшка Дре говорит, что уже через час мы увидим таможню, и советует разбить лагерь пораньше.

— Пусть Найтли решает, — пожал плечами Вилли, — она хозяйка.

Девушка опустила голову и задумалась. Ее волосы, чудесным образом остающиеся на протяжении всего пути блестящими и ухоженными, выскользнули из плена заколки и заструились по плечам. Вдруг она гордо и почти воинственно выпрямилась, сверкнув глазами:

— Неужели у кого-то из вас хватит духу бросить одинокую девушку посреди буша, кишащего львами и гиенами?

— Я… мы… — смешался я. — Найтли, но мы же договаривались! К тому же Вилли отправится с тобой…

— Эй, Вилл, — повернулась девушка к испуганно встрепенувшемуся Зомфельду, — оставь мне свой карабин и можешь возвращаться!

К моему изумлению, тот, не задумываясь, перекинул ремень винтовки через голову и протянул оружие Найтли. Затем, откозыряв мне по-военному, развернул своего жеребца и затрусил с холма вниз. Невозмутимый проводник, сунув в рот извлеченную из-за уха самокрутку, лихо чиркнул спичкой и, отъезжая, буркнул:

— Вы уж тут договоритесь как-нибудь, а я пока отъеду… недалеко.

Мы с Найтли остались наедине. Она, как всегда, была божественно бесподобна. Взор горел решимостью настоять на своем, ладная фигурка, затянутая в изящный кожаный костюм, источала железную непреклонность. Лишь тонкие пальцы нервно перебирали поводья уздечки.

— Это… это шантаж! — подобрал я наконец подходящее слово. — Твой отец, Найтли, никогда бы не позволил тебе пересечь границу. И в этом я с ним солидарен.

Найтли легонько тронула лошадь каблучками походных сапожек, и та послушно продвинулась на два шага вперед. Наши колени соприкоснулись, и левая рука девушки неожиданно обвилась вокруг моей шеи.