— Ну окей, ты тогда иди, — он остановился у шлагбаума. — А я по делам.

— Ладно, — я резко выбежала из машины и могла поклясться, что Левин смеётся глядя мне вслед.

Я ничего не понимала… что произошло и что с этим делать?

Тридцать восемь обезьян

Осознание накрыло меня в тишине. Я сидела на диване в одиночестве, с закрытыми глазами, и понимала, что улыбаюсь и впервые называю ребёнка “ребёнком”, будто до этого он был чем-то иным.

Вот теперь я в него по-настоящему верю. 

Встала, дошла до зеркала и подняла свитер. Остро захотелось, чтобы уже был виден живот. Как будто это сделает нас ближе. Как будто чем больше натянется кожа, чем тоньше она станет, тем ближе мы будем друг другу.

А ещё хотелось, чтобы тоже, что буду чувствовать я, смог почувствовать Лев. Я полностью осознала, что это наше общее, и я его никуда уже от себя не отрежу. 

Фу, блин, какая сентиментальщина! Самой противно!

Никакого живота, я конечно не обнаружила, но отметила, что бока стали будто плотнее, и вроде бы что-то даже эдакое появилось, но настолько не очевидно, что увидеть могла только я.

Эх… и это четвёртый месяц?

Весы упорно показывали сорок шесть кило, а я была все сорок семь. То-есть потеряла, да ещё без токсикоза.

Жизнь моя  —  страдание…

А вот в очереди у одной беременной десять недель и животище такой, будто уже рожать. Ну мне так показалось.

Пора пойти поесть… 

Не успела я соорудить себе бутерброд, как раздался звонок в дверь. А у Льва то-очно был ключ.

На нашей красивой лестничной клетке стояла некая цаца. 

Короткие белобрысые волосы (не пересушенные, симпатичненькие), свитерок, джинсы, модные кроссовки, которые стоят как моя жизнь.

— А ты знаешь вообще, — она наступала на меня, как пантера, а я пятилась в квартиру. — Что на чужом несчастье счастье не построишь, м? 

Говорила Цаца красиво, поставленным голосом и даже стало немного неуютно. Всё-таки тон решает.

— Э-э…

— Не перебивай, — велела она. — Я не знаю, кто ты такая, — ехидная улыбка на губах Цацы, да она просто актриса какая-то ей богу. Всё так… ну как будто отрепетировано. — Но не кажется ли тебе, выскочка, что уводить мужчин… нехорошо? Особенно… жалостью.

— Ж-жалостью?

— Не. Перебивай!

Да уж, с этой так просто не справиться.

— Ты знаешь, что разлучницы всегда…

— Простите! — я решительно выкрикнула это и Цаца холодно вздёрнула бровь, как бы позволяя мне вякнуть. — А кого и с кем я разлучила? Вы кто?

— Не делай вид, что не знаешь, милочка… Я та, кто его понимает, как никто другой… Его ранимую творческую душу. Его… полёт фантазии. Он такой душевный человек, так разделяет чужие страдание…

...ага, а потом даёт визитку юриста.

— Лев — это несчастнейший и добрейший человек. И ему ничего не стоит разбить сердце. И такие как ты с его сердцем не справятся. 

— М-м-м…

— Да, он немного… потаскун… 

— Да что вы?

— Ну это вовсе ничего не значит. Но знай! Он ушёл к тебе уйдёт и от тебя!

— А ушёл-то он от вас, — я делала упор на “выканье” рассчитывая, что Цаца обидится, но она не обижалась. 

Эта была явно поумнее предыдущей… где ж только Лев их берёт этих умничек. Снюхивается, пока я тут кукую? Не иначе.

Мудак!

Соседушка.

— Не ушёл. Я не держала. Он не телок, — меланхолично и капельку влюблённо ответила Цаца. Она прошла по квартире не разуваясь (овца) и огляделась.

Интересно, она раньше тут бывала? Это что, проходной двор?

—  Хм… всё так… изменилось…

Бывала.

— Так если не держ…

— Ц-ц-ц,  —  процокала Цаца. — Все мы знаем, как мало нужно мужчине, чтобы проникнуться женщиной. Но Лев… такая сложная натура.

Да сколько можно его воспевать тут, как греческого бога? Сама же сказала потаскун.

— Но с правильной женщиной… он остепенится. Ему нужно спокойствие… забота… секс. Ну что ты можешь ему предложить… девочка?

— М-м… и правда. Ничего. Но я… его дочь, — занавес!

Глаза Цацы вытаращились, как у лягухи, щеки стали пунцовыми.

Поверила. 

Ну а что? Выгляжу я вдвое младше её, ну уж не на тринадцать конечно, но мало ли сколько лет потаскуну нашему. Может она к нему в паспорт не заглядывала.

— Д-дочь? — прошептала Цаца. — Какая ещё дочь…

— Внебрачная. Ага, — с улыбкой и теплотой ответила я.

— А все говорят… что Лев жениться собрался…

— На ком? На ком мой отец собрался жениться? — обеспокоенно воскликнула я, как о-очень плохая актриса, а Цаца с готовностью втянулась в диалог.

Актриса. Всё ясно. Причём полёта, наверное, не очень высокого. Мою фальшь не распознала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ну молоденькая профурсетка… она его обманывает, — шёпотом последнее слово, для пущей драмы.

— Да… вы… что… — и я села на стул, прикрыла глаза рукой, поглядывая на Цацу сквозь растопыренные пальцы. — Поверить не могу…

На самом деле есть хотелось безмерно и играть до конца было тяжко. Выгнать бы претендентку на руку-сердце-рыжую макушку, поскорее. Не из ревности… мне бы чисто пожрать, потом пускай возвращается.

— Мы тоже, — Цаца села на стул рядом, начала машинально переставлять с места на место предметы, видимо, оживляя сцену беседы “Дочери и будущей мачехи”.

Итак… акт второй. Блудный отец.

Сцена первая. Страшная правда!

На сцене: актриса больших и малых драматических театров Софья Обломова и Цаца, заслуженная шмара России

Ремарка:

— Мне нужно заесть эту новость, — вставила я до того, как Цаца успела отреагировать.

— Конечно конечно!

Конец ремарки.

Обломова: Неужто и правда, кто-то окрутил моего милого несчастного папу… снова! Совсем, как моя мать! (жуёт бутерброд)

Цаца: Ах, ваша мать была…

Обломова: Не будем о ней, это сейчас не важно… что там папа?

Цаца: В наших кругах говорят…

Обломова: В каких кругах?

Цаца: Ну… в тех где вращается твой отец, милая.

Обломова: А-а… в тех кругах… (делает чай)

Цаца: И говорят, что окрутила его малолетняя девка. И притворяется… беременной! А сама-то нагуляла.

Обломова: Да вы что? Я и не знала… 

Цаца: Да-да… Это просто трагедия… 

Обломова: А источник проверенный?

Цаца: У меня  —  самый проверенный. И Лев не такой как обычно. И не приходит совсем… он же не из этих, он не в отношениях. Он… ну словом без заморочек. Его так просто… не окрутить. Там точно криминальная история.

Обломова: Точно-точно… (поражённо жуёт бутерброд)

Конец первой сцены

Я хохотала, как безумная, стоило двери за Цацей закрыться. Ну бывают же такие драма-куин, я и не надеялась… думала меня уличат во вранье и выведут на позорную площадь. Одним бутербродом тут не обойтись.

Что я узнала?

Лев перестал ходить куда-то там… звучит, как масонские собрания или бордель, что-то из этого. Плюсик.

Все судачат о