– Да я, похоже, всегда не вовремя.

– Ну, что я тебе говорил? – сказал ему Вольфганг и помахал у себя перед глазами рукой, имитируя движение дворников в автомобиле.

И снова моих знаний местной эстетики хватило для того, чтобы понять – так обозначают психов.

– Ты вообще охренел? – обратилась я тогда к нему. – Живешь здесь, жрешь, я тебя обслуживаю, а ты за моей спиной говоришь гадости?

– Ой, было бы о ком говорить! – махнул на меня рукой он.

– Ты, дружочек, забыл, в чьем доме находишься? – спросила я.

– Мария, замолчи немедленно. Он в моем доме. Уйди, – сказал Петер.

– А я как-то и не ожидала от тебя, что ты будешь защищать свою жену. Ее ведь только что назвали сумасшедшей. А бывшая-то лучше. Но это теперь и мой дом тоже, запомни! И если ты дрейфишь, я сама за себя смогу постоять.

– Ты и правда сумасшедшая. Тебе повсюду что-то мерещится. Ты не понимаешь языка и придумываешь…

– Хватит мне тут гнать! Заткнись! – рявкнула я на него.

– Ты, шалашовка украинская, сама пасть закрой-ка, – влез Вольфганг. – Ты здесь ноль и место свое должна знать.

– Ноль где? Здесь? Ты считаешь себя элитой? Может, на фоне коров ты и выделяешься, но если бы ты приехал в нашу страну, то проиграл бы в умственном развитии третьекласснику.

– Так, дура, хватит… – начал Петер.

– Сидеть! – рявкнула я и в первый раз сделала то, о чем так давно тайно мечтала, – влепила ему по роже. И не пощечину, а кулаком в ухо.

Петер заорал и упал со стула. Я била не настолько сильно, чтобы вызвать такую реакцию. Видимо, он просто до чертиков испугался. Не ожидал, что покорная женушка вломит ему по заслугам.

– У меня кровь! – завизжал он, хотя никакой крови не было. Скорее просто от страха.

Вольфганг, видимо, тоже перепугался. Он замолчал и следил за нами округлившимися от страха глазами.

Я повернулась к нему:

– А ты – пошел вон! И чтобы здесь больше не появлялся!

Вольфганг медленно отодвинул стул и стал пятиться. Видимо, в этот момент я выглядела действительно пугающе. Я полностью потеряла над собой контроль.

– Психичка! – заорал Петер, поднимаясь.

– Еще захотел? – я замахнулась на него.

Он сразу присел обратно под стол. Тогда я повернулась к Вольфгангу все в той же угрожающей позе.

– Ладно, я уйду. Но ты об этом еще сильно пожалеешь! – медленно сказал он.

А потом Вольфганг собрал свои пожитки и в течение получаса покинул наш дом. Наш – потому что сегодня я выбила свое право так его называть.

* * *

После инцидента с Вольфгангом я неожиданно обнаружила две вещи. Первое – что силой и агрессией можно было держать мужа в узде. Он оказался необычайным трусом и перестал меня беспощадно гнобить. И второе – что я внезапно оказалась в Тироле персоной нон грата. Думаю, Вольфганг всем разболтал о происшествии в доме. Вкупе с возрастающим охлаждением отношений между мной и семейством Бергер это привело к почти полной моей изоляции. То есть Петер по-прежнему приглашал родственников к нам в дом, или они сами приходили без приглашения, но как-то с опаской, и в основном когда меня не было. Хотя однажды я застала очередной визит: Фиона и ее друг свалились как снег на голову. По иронии, в этот день мы с Петером не ругались, и у нас даже вроде стала наклевываться перспектива секса. Не вышло. Пришлось сидеть за столом и давить из себя улыбку, которая уже давно была фальшивой. Воскресенье оказалось потерянным, и разговаривали только об участке, который Петер собирался подарить им на свадьбу. Это в то время, как мне он при каждом удобном случае говорил, будто у него вообще нет денег. В какой-то момент гости так меня утомили, что я врубила музыку на максимальную громкость и развернула колонки в сторону сада, где они сидели. Не помогло. Ну как еще было намекнуть им, чтобы они уходили? В десять вечера я не выдержала и просто выкинула сумку Фионы на улицу, закрыв двери. После этого гости очень быстро удалились. Увы, здесь не понимали намеки – только грубость и силу. И постепенно я превращалась в зверя. Так было легче выжить.

Очередной случай с незваными гостями заставил меня крепко задуматься. Я была слишком одинока, и нуждалась в друге, собеседнике, защитнике – в том, о ком можно было бы заботиться и кому можно было бы подарить все те нереализованные чувства, которые я когда-то хотела отдать мужу. А лучшим другом, как известно, могла стать собака. Мне очень давно хотелось завести питомца, и мы уже обсуждали это с Петером, но в результате тот сказал, что ему жалко дом и никого не хочется. Кроме, пожалуй, ребенка – однако тут уже я была не согласна, потому что в нашей ситуации забеременеть было бы для меня катастрофой. У меня хватило мозгов выждать в самом начале, и с каждым днем я убеждалась, что это было правильное решение.

А теперь я поняла: собака мне просто необходима – иначе я сойду с ума. Кто-то должен был быть на моей стороне. И чем больше будет этот «кто-то» – тем лучше.

Я принялась штурмовать Петера. Он и сам понимал, что надо меня как-то отвлечь и сделать более покладистой. Я обещала себя хорошо вести – как когда-то в детстве. А в уме я крутила идею о том, как огромный, свирепый пес будет отпугивать всех незваных визитеров от нашего дома. Вариант ротвейлера и добермана Петер отверг сразу – они, по его словам, были тупыми. Равно как и черный терьер с питбулем. Немецкая овчарка ему казалась скучной, мастиф – некрасивым, ирландский волкодав – слишком большим и так далее. Он заброковал и более миролюбивых сенбернара с ньюфаундлендом и сказал, что ему вообще кроме колли никто не нравится. Как мне успела в свое время рассказать Фелиситас, в детстве у Петера была колли, которая провожала его в школу. А потом она укусила соседа, и ее застрелили, наняв для этого охотника. Труп забыли у дверей, и маленький Петер увидел свою любимую собаку мертвой. Он не разговаривал три дня. Сам Петер, вспоминая эту историю, теперь только веселился. И, судя по спокойствию, с которым мне обо всем рассказывала Фелиситас, бессердечность у него была наследственной.

Вопрос с собакой грозил повиснуть в воздухе. Наученная опытом, я поняла, что на мужа, увы, можно воздействовать только силой и шантажом. Поэтому я сказала, что, если не будет собаки, он может забыть про уборку дома. Это подействовало, и Петер вроде сразу согласился, но при условии, что я все-таки найду интересную породу. В отчаянии я выпалила: «Ну вот давай тогда кавказскую овчарку заведем, да побольше». И, на удивление, это подействовало. Петер заинтересовался. Я сначала подумала, что он шутит, но все было серьезно.

– А ты понимаешь, какая это ответственность? Эти собаки очень непростые.

– Отлично! Мне подходит.

– Они сильные, медведя могут завалить.

– Еще лучше! Я хочу собаку, с которой никто не сможет справиться, кроме меня.

– Может, хотя бы сначала почитаешь о них?