по три франка сушка двойная. Одноразовой не обойдешься, слишком велики пододеяльники.

«Помочь или не помогать?» — думала Ирина, разглядывая, как бестолково и ссорясь, как всегда ссорятся в трудных ситуациях соотечественники, суетились мальчишка и «русская красавица». Наконец мальчишка догадался сбегать в соседнюю буланжерию поменять бумажку на монеты. Они заложили в автомат белье, опустили жетон, нажали кнопку. Уселись на убогую скамеечку ждать.

«Так и будут сидеть сорок минут сторожить свое тряпье. Не доверяют. А вдруг украдут? Например, эта худая измученная женщина в затрапезном, совсем советском платье? Знали бы они, что платье действительно советское, куплено в магазине «Весна» на Ленинградском проспекте».

Бывшая красавица нежно отвела густую челку со лба мальчика.

— Надо приучать вот так — набок.

Мальчик строптиво тряхнул головой, возвращая челку на прежнее место.

— Послушай, а может, ты останешься? Я съезжу посмотрю, как там все это, и вернусь за тобой?

— Нее…

— Но ведь ты не понимаешь, это действительно опасно, меня могут арестовать.

— За что?

— Арестовывают всегда ни за что, в этом все дело.

— А мы поедем вечером на вокзал?

— Поедем.

— Вот и спросим, арестовывают или нет.

— А вдруг и поезд не придет, ведь аэропорт закрыт.

— Так как же ты уедешь, если аэропорт закрыт и поезд не придет?

— Нуу… когда-то же откроют аэропорт. Послушай меня, останься, будешь учиться во французской школе.

— Не хочу! А как же Бельчик?

— О господи! Ты глупый или притворяешься! У тебя там старая бабушка, нянька с инфарктом, наш дом сожгут, а ты о хомяке.

— Ну он такой маленький, беззащитный… А почему наш дом сожгут?

— Потому что начнется гражданская война.

— А почему она начнется?

— Ну потому что ты же видел по телевизору, люди вышли на улицу, они не хотят этого правительства.

— А кто хочет?

— Не знаю… военные, еще кто-то, я не знаю… в Москве танки, ты понимаешь, что это означает.

— Нее…

— Ну вот мимо нашего дома идут танки… стоят во дворе.

— Здорово! Мы с Денисом попросимся в кабину.

— Валя, ну неужели тебе непонятно, что произошла катастрофа, что жизнь наша кончена, будет другая, очень плохая…

«Что она говорит! Какие танки? Почему танки? А вдруг это провокация? Специально, чтобы заговорила? Вдруг они опять ее отыскали, в этой жалкой щели? Консьержка в доме на бульваре Араго, живет по поддельным документам. Ее высылают, немедленно. Французская полиция самая строгая в мире, после советской».

Она вышла из прачечной. Напротив, через улицу, на углу Сен-Марселя и Гобеленов газетный киоск.

На первой полосе всех газет черными большими буквами «КУДЕТА» и «URSS au bord du chaos», на фотографиях знакомый дом Совмина РСФСР и какие-то незнакомые лица. Схватила первый попавшийся журнал.

«Господи, как могло ей померещиться, что это ушло навсегда? Исчезло, испарилось, превратилось в сон, где перепутаны, перемешаны достоверность и уродливые фантомы. Какое счастье, что она не там, среди ужаса кошмаров, стрельбы, разрухи, голода, холода… Жуткие лица зомби смотрели с фотографий членов нового правительства. Она зашла в брасри «Гобе-линс». Вдоль стойки похаживал Жан-Мишель, кажется, единственный знакомый здесь человек, не считая «бонжур» жильцов и «мерси» господина Марка, с которым она разговаривала иногда.

— Что произошло в России?

— Катастрофа! — пылко сообщил Жан-Мишель и нажал рычаг кофейного автомата. — Катастрофа! Кудета.

— Что такое «Кудета»?

— Путч, переворот. Несчастная страна! И ваша тоже несчастная, вы славяне вообще несчастные.

Для него она была Дубровкой из Югославии. Город Мостар. Там есть мост. Туристы бросают монетки, и мальчишки прыгают с моста. Очень высоко. Вот что помнила Патриция со слов настоящей Дубровки.

— Когда это случилось?

— Вчера утром. Что ты делала, Дубровка, если не смотрела вечером телевизор, а? — Жан-Мишель подмигнул.

— Господин Марк сегодня уезжает в Америку. Я стирала и гладила ему на дорогу. Вернулась поздно, усталая. Эти алжирцы из дома десять опять поставили свои пакеты около нашего бака. Мне бы не хотелось говорить об этом с господином…

— Ну и не говори. Не связывайся, так спокойнее.

Много мудрых советов дал Жан-Мишель, и этот был не из тех, что пропускают мимо ушей.

«Я, кажется, действительно становлюсь консьержкой, — с ужасом подумала Ирина, — как господин Замза в повести Кафки становится насекомым. У меня на родине военный переворот, а я о пакетах алжирцев».

Барабан «красавицы» еще вертелся, и она смотрела на него отсутствующим взглядом. Мальчик с восторгом наблюдал, как толстый черный кидает в сушку белье. Много, много носков, трусов, маек…

«Кажется, у «красавицы» тошно на душе. Еще бы: приехала с мальчиком в Париж, поглядеть, погулять, отдохнуть, покормить ребенка перед голодной зимой фруктами, и вот на тебе… кудета, слово какое-то жуткое. Была какая-то лингвистическая загадка, в ней речь шла о «глокой куздре», что-то отвратительное, вроде кудета.

Марк уехал. Пойти к нему. В ее каморке телевизор крошечный, экран с четвертушку бумажного листа. Подобрала на улице. Запомнила где. По дороге на площадь Италии маленькая улочка, упирающаяся в стену фабрики Гобеленов. Телевизор стоял на тротуаре прямо у парадной, вот и подобрала. И пишущую машинку так же, но уже в другом аррондисмане. Возле бассейна на улице Понроз, тоже кто-то выставил за дверь. У Марка телевизор японский, с огромным экраном. Ключи есть. Марка нет. Можно смотреть весь день. Хорошо, что с утра натерла лестницу. Никогда не оставляй на вечер то, что можно сделать утром — девиз консьержек новой генерации. Разве можно их сравнить с толстыми, ленивыми и старыми французскими кошками. Их, собравшихся из Алжира, Бразилии, Португалии, Румынии, России, Венгрии, консьержек «новой волны».

Бульвар Сен-Мишель протекал мимо окон автобуса медленной плотной вереницей туристов. Каждый раз Ирину удивляло разнообразие лиц и одежды. Никто не был похож ни на кого. В этом году, считается, туристов мало — дождливый июнь и июль. Зато август выравнивает среднегодовую температуру. Жара за тридцать. В бассейне «Делиньи», самом фешенебельном, на Сене у моста, не то что негде лечь, — негде встать. Хорошо, что обнаружила маленький дешевый бассейн в десяти минутах ходьбы от дома. Площадь Поля Валери, тенистая улица Бабило. Это и есть настоящий Париж, и он нравится. А вот Сен-Мишель — оккупированная туристами территория. Улица Бабило сделала ей царский подарок — магазин замороженных продуктов. Все то же самое, что в лавочках и супермаркетах, но замороженное и в пять раз дешевле. Подарком поделилась с Ионой.

Да — Иона.

Надо забежать к нему, а потом к месье Марку. В этом платье? Иона любит, когда она в чем-то нарядном, необычном, его это радует. Но сегодня он поймет, что не до нарядов. Хотя…

Она любила свои